грустная уфа
так много снега
пустой парк
колесо обозрения
орбита
дорога до дома
пятиэтажки

@темы: itselle, 365, camera point

---

- если мы паркуем машину в неудачном месте, то на следующий день находим записку на стекле: smestaj auto, ne moje proći, smećara (переставь машину, а то не проехать, мусорница).
- оказывается, у терезы не одна дочь, а две: весна работает в триесте, капитан дальнего плавания, водит танкеры с топливом; ясна во второй раз вышла замуж, живет в белграде, работает в технической школе;
- пришли в полицию, вид медоевич сказал нам по-дружески, что все завершено, и нам поставили по штампу в паспорт и присвоили матични брой, мы стали налогоплательщиками;
- поэтому мы идем в налоговую, но единственное место в герцег-нови, где официальный дресс-код, - община; нас не пускают наверх в шортах, приходится идти переодеваться; в налоговой у женщин в кабинетах мода на розовый и голубой, в нижнем этаже кафе и оттуда им по кабинетам разносят кофе;
- из окон кабинета вучко, полицейского инспектора, у которого мы в руках, видно ствол старой сосны, шишковатые ветки, хвоя, и среди веток сквозит просторная синева бухты; вучко просит привезти ему из москвы икры, кавьяр, ну вы знаете, он будет на неё удить, на неё хорошо идёт речная рыба; и я представляю этого широкоплечего, глуховатого вучко сидящим в одиночестве где-нибудь посреди реки;
- вчера к нему в кабинет забрела кошка, вучко отгонял её ногой, кошка полезла в шкаф; сегодня опять ошивалась во дворе, но в кабинеты уже не заходила;
- в. устроил разнос нашему бухгалтеру, в результате чего, помимо прочего, получил интересную бумагу: решение, в котором доо «жало», дир. эмир кустурица, разрешается угощение людей напитками, включая алкогольные, а также кофе, в связи с чем доо «жало» присваивается определение: кафе-бар. вот так, уже сегодня утром собирая бумаги для похода к стольному архитектору, мы узнали одну вещь из жизни эмира кустурицы

---

42, лето в норвегии

1. мы проснулись на берегу реки. 5:30. река шумела. коленки болят.
2. высота 1100 м. и все деревья внизу. 7 утра. останавливаемся, поднимаемся на сопку по каким-то тропинкам, позади редких летних домов. колючки. смешная шапка, холодно. мох. эдельвейсы. крошечная сосна. камни. озера в ложбинках.
3. кричу на камни.
4. видно, что вдали идут двое людей в хороших горных ботинках.
5. это не мы.
6. лежа в машине, мы болтаем и решаем не ехать в аск. никакой инерции. мы каждый день чувствуем по-новому и можем выбирать, что нам делать. мы выбираем новый маршрут путешествия.
7. в аске находится joga-retreat, длинные семинары, строгие практики, мы хотели его посмотреть, но передумали, потому что у нас все равно не будет времени остаться.
8. мы едем по фьордам, от одного к другому.
9. лось перешел дорогу.
10. потом туннели, самый короткий - 1 км, самый длинный - 25 км.
11. внутри него три кармана для остановки, там синее освещение.
12 .внутри горы не тепло и не холодно.
13. в туннелях работают большие вентиляторы.
14. один раз мы переправляемся через фьорд на пароме, стоим у борта, сидим на капоте.
15. здесь не хуже проводить свою старость, чем в барселоне.
16. а что потом?
17. на высоте 1100 м. мы завтракаем в огромном зале лыжной базы. свежий хлеб, завернутый в полотняные салфетки.
18. огромная толпа велосипедистов в это время отчаливает от базы, у всех такое славное профессиональное снаряжение, и они проделают сегодня огромный путь. из всех окон – горное озеро.
19. все одинаково важно и неважно. все одинаково бессмысленно.
20. лакричное мороженое в восе.
21. свадьба в восе.
22. tandem paragliding в восе.
23. примус. купили.
24. все магазины (в восе) закрываются в 15.00
25. это потому что суббота.
26. шум стихает.
27. парковка до понедельника становится бесплатной.
28. супермаркет джокер: две африканские женщины громко разговаривают. норвег перед нами берет 6 банок пива и вафлю.
29. заправка shell: перед въездом в туннель 25 км длиной: душ, коробочка малины.
30. огромные, переполненные кемпинги.
31. ночевка: 1030 метров. камни, мох, можжевельник, комары. комары. комары.
32. почистили зубы на заправке.
33. мокрые ноги. машину бросили около шоссе, шли по камням и по болоту.
34. примус. комары.
35. палатка желтая. спальники красный и синий. камень жесткий. большой, выше нас.
36. гречка. комары. гриб.
37. чувство севера. болото. мокрые ноги.
38. все камни похожи на больших животных, которые вот-вот поднимутся.
39. камни не нужно переносить и переворачивать. они привыкли лежать там, где они лежат.
40. камни, лежите спокойно. сейчас я буду мимо вас идти.
41. почему я составляю список? потому что норвегия? эрленд лу? быстро и кратко?
42. да.


30, швеция

1. вторник
2. 1380 - наша самая высокая точка. не горы, но интересно. деревья уже не растут.
2. сидим на корточках, укрывшись от ветра.
3. широко широко широко и такое поднебесье. озера. облака. пирамидки из камней, которые сложили туристы.
4. красные бедуинские штанцы давно рваные и полыхают на ветру среди синевы.
5. бензин в норвегии стоит 12.65 крон.
7. ОЧЕНЬ много кемпингов.
8. все они такие тесные.
9. мне купили energy ring в форме черепахи. оно меняет цвет и отражает твое внутреннее состояние.
10. оно то фиолетовое, то зеленое.
11. норвегия постепенно превращается в швецию.
12. то есть, сначала появляются болотистые места.
13. по дороге идут олени, мы их обгоняем.
14. потом асфальт становится другого цвета. и становится понятно, что мы в швеции. никакой другой границы нет.
15. в швеции очень красивого цвета асфальт.
16. ищем ночлег. пьем кофе с печенькой на заправке. закат.
17. кемпинг закрыт. вернее, все открыто, но некому заплатить. это около города idre.
18. находим на берегу озера хижину-укрытие из темных бревен, три стенки. перед ней - костровище. дальше - сосна. дальше - озера. всё уже закрыто, на киоске объявления: i'll be back 8.00 next morning / check-out 12.00
19. можно просто выбрать себе место, а check-in сделать утром.
20. можно еще купить поленья. одна упаковка - 60 крон.
21. правда утром мы не успеваем на check-in. не потому что не хотим платить, просто мы просыпаемся в пять, уезжаем в семь. нам нужно ехать дальше.
22. на завтрак черника.
23. ни в тентах, ни в трейлерах еще не проснулись.
24. we are part of everywhere
25. еще я поняла одну вещь: я больше никогда не увижу своих однокурсников. у меня больше нет однокурсников.
26. думать об этом приятно.
27. никаких больше докладов, очередей в столовку, маленьких комнат с влажным неимоверно нагретым воздухом, умирать на пятой паре.
28. круто!
29. я начинаю думать, что брошу институт.
30. это настолько бесполезно, что я не хочу тратить там время и силы. это настолько непохоже на настоящий универ. я начинаю понимать, что это будет одна из тех вещей, которые уже никогда не исправишь. это навсегда останется со мной. только сильное будущее может победить это.

запись создана: 30.07.2010 в 22:16

---

сначала мы жили в классной квартире с полосатыми занавесками, потом поженились, потом уехали в свадебное путешествие, пользовались чистым электричеством ветра, нашли на одной заправке бесплатный батут и прыгали, прыгали, прыгали, а потом переехали в такой крошечный офис без полосатых занавесок, но в целом это можно рассматривать как улучшение жилищных условий

just married

@темы: itselle, 365, camera point

---

я стою на площади, в кафе "спорт" ни одного свободного столика, вентиляторы выключены, в кафе "5" девочка за прилавком с пиццей в полосатой футболке, в углу, около обувного, белый загримированный человек в балахоне встал на табурет и со всеми фотографируется, глаза бегают, за моей спиной книжный "соль", где в. выбирает открытку и марки, он не знает, что я здесь, пока не видит моё отражение в стекле, продавец что-то впаривает ему про неточности в истории черногории и советует книжки по этому вопросу, вокруг происходит променад и покупки, пицца, попкорн, мороженое, это так и называется: "шетати се" - гулять и шататься, и главная набережная называется "шеталиште" и боже мой, основное шатание происходит там по ночам, они поют песни хорами, возвращаясь из пивных и дискотек, а рядом огромная вода и такая слышимость! - они сидят на нашем крыльце, и мне три раза приходится выходить и говорить "не можете да седете, овде све je привато", и что если хотите здесь посидеть, то купите квартиру, и что через минуту я позвоню в полицию, и это в четыре утра.

вчера мне купили белое платье, а сегодня ножик, поэтому я чувствую себя совсем вооруженной: и чтобы выходить днем, и чтобы выходить ночью

раньше моим излюбленным оружием было молчание; молчание для родителей, молчание для учителей, когда нужно идти играть в командные игры, а ты отказываешься это делать, молчание для директора, для хореографа, для чужого человека; и это время тоже кончилось. я говорю обо всем, что вижу: кошка, бутылка в воде, дискотека восьмидесятых, канарская пальма, достигает пятнадцати метров в длину, я думаю, что все может измениться, если признаешь свою ошибку; но ничего не меняется; у меня нет времени, чтобы остаться одной и что-то решить, у меня совершенно нет времени в одиночестве, и действовать приходится прямо сейчас, я выбираю говорить, но ничего не меняется, я не выдерживаю, вечер летит к черту, впереди ночь

днем, закончив на сегодня в полиции, мы подвозим володю до тивата, он купил там квартиру, весь дом стоит пустой, двери нараспашку, мы поднимаемся до последнего этажа, заходим в каждую квартиру. есть квартиры с видом на море, а есть квартиры с собственным выходом в лес на склоне, в колючки, дубы и кипарисы, изобретательная планировка, огромные террасы. две трети еще не куплены, в остальных живут русские; скупают в гипермаркетах дешевые простыни и бытовую технику, удлинители, разделочные доски, вазочки; короче, обустраиваются. в кадке с пальмой на террасе лежит маска, володя вынимает её и бросает к ластам, сваленным в углу; в квартире никого нет, кроме друга сына, на разделочной доске нож и горбушка хлеба.
возвращаемся на пароме в каменари, перед выездом седая старуха интересуется, не будет ли у нас одного места до зеленики, мы соглашаемся подвезти; старуху зовут анка митрович, она из сербии, выбила себе пенсию в двух странах, здесь и в хорватии, но на жилье все равно не хватает, работает в тивате в фаст-фуде и тут же, рассказывая о своей работе, выдает нам список наименований - плескавица, плескавица и еще какая-то плескавица, тут же предлагает сделку: у нее есть знакомый, который продает землю, если мы покупаем участок - то она весь следующий сезон работает у нас бесплатно, со всеми своими плескавицами; ограничиваемся тем, что берем у нее номер телефона, и выясняем, что ей обещал знакомый с продажи: евро с квадрата, квадратов всего сорок две тысячи, поэтому ее энтузиазм понятен.

на следующий день в полиции тоже все оказывается не так страшно, мы проводим утро между судом, общиной и полицией, уговариваем согнутого старикашку из parking controla не выписывать нам штраф, потому что нам всего на пять минуточек постоять, и к вечеру, наконец, подаем документы на боравак; герман просил у нас за это по триста за человека и говорил, что он сам, юрист с законченным высшим, с идеальным сербским, шесть раз ходил в полицию и ничего ему не было понятно, с трудом разобрался, но всё оказывается куда проще; сначала мы пытаемся воздействовать магическим именем, потому что наш знакомый мишко, позвонил своему знакомому инспектору вучко, и вучко что-то должен был замолвить, но его имя не производит никакого эффекта, поэтому мы решаем идти общим путем. но нам все очень здорово помогают; поняв, что мы не настаиваем на вучко, полиция делается очень дружелюбной, нашего инспектора, пока он проверяет документы в., угощают конфетой «красная шапочка», он действительно оказался очень симпатичный, я его до сих пор вспоминаю; у него было смуглое лицо и такие подпаленные скулы, как если обожжешь на солнце, пока мы ждали мою квитанцию, он подрядил меня в качестве переводчика для женщины в соседнем окошке, и ничего, поход в место, где нужно говорить по-сербски, уже не такой стресс, как в начале; потом, посмотрев, он: «документы – супер, всё», потом нас фотографируют, потом нам дают бумагу, через тридцать дней можно приходить за видом на жительство; вечером мы плаваем и море сегодня кажется особенно приятным, никакого скаканья, никаких детей; гари плывет кролем, опустив лицо, с открытыми глазами, с одной стороны; и с другой стороны – также плывет в., вокруг них мириады воздуха, а я смотрю на все это снизу, нырнув в маске, как они скользят там наверху, в вечерней голубой воде, совершенно без звука

русская экскурсия застревает в воротах под часами в старом городе, каждый раз, проходя мимо продавщицы фруктов в сквере, мы здороваемся с ней, но ничего не покупаем, и мне ужасно стыдно, что мы у неё ничего не покупаем, завтра в десять мы плывем на экскурсию по бока-которской бухте до пераста, потому что выходной! в перасте предлагают оставлять машины на парковке при въезде и ездить по городу на великах, электрических самокатах или электромобилях, это такой экопроект, в понедельник начинается кинофестиваль и в турецких крепостях, куда здорово ходить заниматься йогой, будут показывать шведские ужастики, студенческие короткометражки и всякие балканские фильмы.

еще мы отдали матрас гари и теперь ютимся на одном шерстяном одеяле, еще одно одеяло сверху; и вот когда я стою на площади, сутки назад, то внезапно над площадью взмывает воздушный шарик в виде спанч-боба, такой желтый, со своей ухмылочкой, и никто даже не пытается его ловить, он идет вверх по спирали, поднимается в черный воздух, и я вдруг чувствую высоту, на которую он уже поднялся; и продолжает подниматься, заполненное кафе, застывшая девочка за прилавком с пиццей, пирожные в витрине, выключенные вентиляторы, закрытые магазины, темные окна банков, площадь, на которой вырубили все деревья, и спанч-боб поднялся так высоко, что его едва видно, там нет никакого освещения, совершенно темно и влажно, совершенно одиноко темно
у меня такое чувство в какой-то момент, что я улетела, потом я возвращаюсь на землю

---

продавцы кукурузы феном раздувают угли в жаровне, зола висит облаком, початки чернеют
на ужин авокадо с черной солью
вчера утром дождь, сегодня днем дождь
в пятницу приезжает гари, сматывается, потому что у него в квартире дым
вчера заплакала, когда по телевизору показывали снег, в рекламе
можно выбрать из москвы одну книжку, не знаю какую
составила договор на сербском, устала
не могу сидеть больше десяти минут подряд, каждая поездка в машине - почти пытка
на десерт ромовый пунш, прогулка по набережной, и по-моему мы переехали в фильм кустурицы
сегодня проехали по городу и три знакомых машины нам посигналили
а у рено не работает клаксон, так что мы в ответ порычали
и помахали руками

---

я выливаю молоко, три литра подряд. выбрасываю пустые бутылки.
заклеиваю скотчем картонные коробки. сначала складываю в них вещи, потом заклеиваю.
двенадцать с книгами.
десять со шмотками.
кофейная машинка от illy
плоская коробка с картинами из школы.
два велосипеда, две пары лыж. барабан из александрии. монитор, модель железной дороги, формы для выпечки, ножи фискарс, китайский чай в жестянках.
полосатая пиалка, деревянные ложки, перфоратор, ящик с инструментами.
комнаты пустеют, дверь на лестничную площадку открыта, с четвертого этажа лает собака.
я смотрю вокруг и все-таки думаю: черт, какая грустная история.
любой может позавидовать нам.
мы вывезли все вещи из квартиры. оставили коле ключи, документы, оплаченные счета, чтобы он мог ее кому-нибудь сдать. во вторник у нас самолет, это послезавтра, это балканы, море, решимость.
в финляндии мы жили на берегах озер, в палатках, и на одном острове змея выползла прямо у меня из-под ног, мы ездили на машине между городами и на велосипедах по городам. но даже во всем этом есть что-то, что меня беспокоит.
в три часа утра мы были на таможне в nujiamaa, поменялись, добрались до кемпинга в лаппеенранте.
оставили машину около хостела, взяли палатку и спустились в парк.
раньше там было что-то вроде спортивной базы. от нее остался огромный лыжный трамплин, заросший травой, на северной окраине кемпинга. мы поставили палатку и спустились на берег. вышли на деревянные мостки и посмотрели вокруг. вот озеро, оно большое. вот остров, у берега его заросли. вот бесшумно пролетает чайка, и на воде нет ряби. вот солнце встает над водой, над бумажным заводом каукас, над птицами, над лодками, над мостками. вот я стою на мостках, у меня нет работы, сутки назад я вышла замуж, час назад медленно пересекла границу, дала всем финнам себя обогнать и ехала до хостела по городу, в котором не было ни души. аэродром без единого самолета, супермаркет лиддл без единого покупателя, перекресток без пешеходов и велосипедные дорожки без велосипедистов, в воздухе - бронзовый рассвет, на часах - глухая ночь, на траве роса и я вталкиваю колышек в землю, чтобы натянуть тент, и с травы вспархивают крошечные белые бабочки, совершенно бесшумно.
в рованиеми шел дождь, мы катались на аттракционах в передвижном луна-парке, хотя в каком-то отношении пара дней там были совершенно черные, но потом мы купили цветной бумаги в магазине, сварганили табличку just married и потом везде фотографировались с ней. на детской площадке, на сцене летнего театра, среди разборных домиков, на рапсовых полях, а когда я платила за домик в кемпинге вечером, то я ни слова ни сказала по-английски, а девочку, которая в тот день работала до одиннадцати, звали минна. в музее алариесто в соданкюле, двести километров на север от полярного круга, почему-то парило, и мы смотрели на эти наивные рисунки про саамов. еще зимой маша нашла открытки с его репродукциями, но мы уже уезжали, потому что нам нужно было быть в турку одиннадцатого января, у нас была экскурсия на солодовый завод raisio, и мы не успели найти музей, специально вернулись летом.
до закрытия было полчаса, в залах невыносимо влажно и душно, под стеклом - ветхие, затвердевшие кисточки, на картинках - саамы в разноцветных одеждах, медведи, рыбы, олени, волки, собаки, снег и зеленая трава, плоская река, поломанные сани, костер из двух огромных стволов, чтобы огня хватило на всю ночь. они все время двигаются, гонят оленей с одного пастбища на другое, после снежной бури люди и олени с одинаковыми круглыми черными глазами лежат, зарывшись в снег, и поглядывают вверх, откуда приходит ветер. у людей и животных правда одинаковые глаза, и в этом бесконечном кочевье еще больше беспокойства, чем в том, что происходит снаружи: в крошечном северном городе, где стоит свернуть с центральной улицы, как налетают комары и мошка, путаются в волосах, на одном перекрестке четыре закрытых женских парикмахерских и одна общая. летом в бесконечный день, когда у оленей вдоволь пищи, все огромное семейство отправляется на рыбалку, все рыбачат и тут же пекут рыбу, и целью является прежде всего развлечение и удовольствие, поэтому лов не кончается, пока все не будут сыты, - говорит подпись к одной из картинок, где саами сидят и занимаются разными делами у реки, тут же олени, собаки, дети, слепые старики, а в центре, в костре, надетая на палку рыба с круглыми глазами.
мы передвигаемся днем, иногда восемьсот километров в день, иногда сто пятьдесят, под вечер находим кемпинг, обязательно у воды, и ставим палатку; где-то удается развести огонь, упаковка поленьев - десять евро, где-то мы опаздываем, приезжаем заполночь, и приходится открывать кодовые двери в душевые с помощью ножа и камня, зато утром поднимается такой ветер, что всю мошку сдувает, и мы долго идем по щиколотку в холодной воде озера, в глубину, а на берегу наши соседи, двое длинноволосых чуваков с потасканным мерседесом, выползают из своей палатки на четвереньках и также, не вставая, ползут в сторону воды, потом в другую сторону. у нас нет никакой ответственности, всю необходимую еду мы можем купить в к-маркете или на заправке, мы почти никогда не остаемся в тишине, ориентируемся по указателям и асфальту, но все равно мне кажется, что это чем-то похоже на то, что нарисовано у алариесто; мы не знаем, где мы окажемся завтра, придется ли нам согреться, и не нарушит ли это ощущение принадлежности всему на свете сразу (обратную сторону бездомности и подавленной тоски по дому) какая-нибудь граница, которую - по какой-либо причине - нельзя будет пересечь.
вообще, если становится совсем уж тоскливо, кто-то из нас берет барабан и складывает разные ритмы. у них хорошие названия: fallahi, yulei и уже после пяти минут звука, зуда в ладонях, появляется чувство, наполняешься до предела; однажды в лыжном кемпинге, под трамплином, какой-то чувак в ковбойской шляпе начинает подыгрывать мне на губной гармошке, некоторое время я держусь, но потом открываю глаза и сбиваюсь, настолько эти два звука не совпадают, пахнет дымом, в волосах звенят комары, он уходит со своей женой наверх, где стоят кемперы, а мы подбрасываем поленьев в костер, из душевых выходят люди с зубными щетками, на траве роса, и над озером кричат чайки, чем дальше - тем тише, в полночь летают совсем тихо, большие, белые.
вместе с этим свадебным путешествием заканчивается чувство ностальгии, сила памяти, когда все, что ты можешь - это вспоминать и помнить, это делать настоящее - прошлым, еще прежде чем оно успело завершиться. это крутое такое чувство - учишься в девятом классе, у подъезда рябина, мороз, в школу ездишь на маршрутке, по полчаса простаиваешь на остановке из-за метели, навсегда остаются в памяти эти шесть остановок, выходишь на балкон, смотришь на дом напротив, такой же пятый этаж, такой же балкон с лыжами, такая же черноволосая девочка и вместо ощущения, что тебе тринадцать, что ты клевая, что все начинает меняться, что вообще все впереди, чувствуешь, что жизнь заканчивается вот прямо сейчас, упираясь в тот соседний балкон, что все вещи твоего существования, складываясь, образуют не начало, а конец, то есть тупик; чувство усталости такое, как будто самое страшное вот-вот случиться, и у тебя совершенно нет сил. я перестаю проваливаться в эти колодцы на каждом шагу, нет времени доверять решение кому-то другому, или верить обещанию, или испытывать чувство вины. все действительно меняется, несколько дней жары, несколько дней в финляндии, а теперь мне остается только сидеть здесь ночью, напротив моря, и записывать это все, именно потому, что оно больше ни на что не влияет.
завтра утром у меня тренировка на детской площадке около почты, полчаса адских упражнений, после которых с трудом можешь ходить; нам удалось уговорить терезу, сделать нам нужные для полиции документы; для рено нашлось подходящее место парковки; в море я столкнулась с пивной банкой, плажа-жаба начала оправдывать своё имя; оля ответила на письмо и никуда не пропала; для того, чтобы получить права на управление яхтой, нужно две недели и две тысячи, пока нет ни того, ни другого, права под вопросом, берут ли девочек - тоже вопрос, морская школа - в которе; нигде невозможно купить коврик для йоги, и малину, потому что к каждой коробочке прилагаются мухи; на следующей неделе приезжает гари, он пришел к нам на ужин накануне самолета, и вдруг неожиданно я увидела, что он совсем седой.

@темы: círculo polar, 365

---

ещё у нас появился новый друг.
белый рено-экспресс девяносто четвертого года. старый, как черт. дилетантской покраски, но аккуратный. на белом капоте нарисована сердитая мордочка. мы купили его рано утром, на улице ньегошева, у раденко суджума, который носит причудливые сандалии на толстой подошве.
он дал нам визитку агентства около автобусной станции. они сходят вместо нас в полицию, оформят новую регистрацию и все дела, мы пожали друг другу руки. раденко рыжий и бледный, как разгримированный актер. он ушел к своей новой машине. рено остался с нами. мы поставили его в стремном месте, в тупичке на маршала тита, около мусорок и он захандрил. остался без хозяина, сиротливый, длинный, белый, нелепо покрашенный, рычащий, идеальный для работы, со всех сторон защищенный наклейками и надписями, со шкодным выражением на капоте – вечером он не завелся. отвалился маячок, который меряет температуру. отвалился солнечный козырек над пассажирским сиденьем. багажник немножко заклинило.
в конце концов, мы выбрались на дорогу и он стал рваться из рук. мы залили полный бак евродизеля, съездили до нивицы, это уже без пяти минут хорватия: отчаянный стрекот темноты вдоль дороги, громче, чем двигатель; грузные автобусы из сербии; юркие грузовики гипермаркетa «voli», рено ожил, мы оставили его на улице, купив ему парковочный билет, чтобы никто не придрался.
он стоит рядом с машиной сандры, сама сандра продает кифлы и всякую другую выпечку на набережной. мы пока еще не виделись с ней.
днем мы взяли рено посмотреть на обгоревший склон. не доезжая нивицы повернуть направо и дальше только вверх. с трудом разъезжаешься со встречными. кошка на обочине улепетывает, не оглядываясь. корова справа, корова слева, кипарисы. до сих пор стоит запах гари. сгоревшие кипарисы – черточки черного на выгоревшем, огонь подошел вплотную к капустным грядкам тех, кто живет на склоне, и здесь остановился. дорога превращается в бетон, потом в гравий, мы едем по указателям к церкви и она оказывается на самом гребне, с одной стороны – герцег-нови со своей дикой запущенной растительностью, крепостями, гостиницами и пляжами, яхты и катерки рассекают бухту, люди на мелководье. с другой стороны – склон хорватии, а за ним – открытое море, яхта уходит в сторону италии, на сияющей воде чуть темные отпечатки низких облаков, дальше все сливается. мне нравится, когда все сливается, но очертания гор очень четкие. внизу видно маленькую заправку, автомастерскую раденко, полицейскую машину на повороте. рено интересно. а когда мы начали спускаться вниз, дорогу нам переползла черепаха: здоровая одинокая черепаха.
в остальном, воскресенье и на пляжах втрое меньше народу
я не могу долго находиться в одном положении и поэтому у меня первый день тренировок: утром циклы, которые придумал голтис, днем йога (вечером мороженое!)
во вторник нам нужно заплатить налоги за разрешения на работу, в четверг - сходить в полицию за анкетами для вида на жительство, поменять рено масло и аккумулятор, и сделать грин-карту, чтобы можно было съездить в сербию, прибраться в соседнем офисе, уговорить терезу сделать нам временный договор аренды, взять выписки из банков, и еще с десяток всяких бумажек, над котором грозы в начале вечера, со старым македонцем вельче мы говорим точно как в "кукушке", он продает масло от солнца с сомнительным запахом и вареную кукурузу, играет со внучками в карты, в. ходит здороваться с ним по три раза на дню, а вечером покупает одну кукурузу, и когда я уже буду говорить по-сербски!

ночью мне по-прежнему снится, что все как сейчас, только герцег-нови переезжает куда-то за полярный круг и я по-прежнему чувствую себя совсем одержимой. на набережной продают выделанные оленьи шкуры и мороженое с черным лакричным соусом.

@темы: herceg-novi, 365, camera point

---

мы сидели в «фирме», на балконе, и вечерний официант саша бродил по залу – то с сигаретой, то с телефоном, одинокий хозяин места в зеленом фартуке. сначала грохнуло, потом был порыв ветра, потом начался дождь, и парковый бомж пришел и сел под балконом. саша втащил крошечный холодильник с мороженым "frikam" внутрь и убрал все подушки со стульев на террасе. вообще подушки он убрал заранее, очень предусмотрительно. в холодильнике всего четыре вида мороженого: плазма с печеньем, ваниль, лесные ягоды и шоколад. когда начался дождь, то стало понятно, что мы пока никуда не идем. завтра будет марафон - от герцег-нови до нивицы, это на той стороне бухты. мы открыли гугл-карты и посмотрели расстояние: получилось, будут плыть два километра через бухту. я вдруг вспомнила зимние вечера в «кофебине» после работы. за окнами темно и сыро, иногда начинает падать снег. но в основном, просто темно. я закончила свою смену. я жду машу, чтобы позаниматься с ней итальянским. сажусь пока за стол, ем киш со шпинатом, пью эспрессо, добавив корицы, смотрю на своё отражение. кофейня вокруг гудит, я вижу на темном стекле силуэты людей в очереди, гриву в. лаппы, спину андрея, породистый профиль ирены, или её узкую спину, и какие-то другие, незнакомые фигуры. рядом со мной лысая женщина, учит то ли иврит, то ли что-то восточное, здесь в каждом углу учат по языку: многие наловчились учить. на фрунзенской ремонт и поэтому мы каждый вечер ездим ночевать на открытое шоссе, это на самом краю леса, конечная остановка третьего трамвая, девятый этаж. засыпаем около часа, встаем в пять и по новой. еще один одинаковый день. длинная смена, нескончаемый тусклый вечер, усталость. мне нравится разворачивать вилку и нож, аккуратно завернутые в салфетку, мною же. я ловко ловлю их. маша приходит и как всегда блестит. веки, лоб, волосы. тот же нежный фиолетовый отблеск вокруг глаз, как будто она родная цветам, воде, ффелии, чему-то тоскливому и смертному. маша теперь учится в школе родченко. мы встречаемся все реже. я изображаю итальянские глаголы. есть, пить, боятся, говорить. мы говорим о том, как не замерзнуть в финляндии. мы собираемся вместе поехать в финляндию на новый год. теплые штаны, термобелье, куртка, ботинки. жизнь в минус тридцать есть, еще какая. потом оказывается, что лысая женщина за соседним столиком просит у маши мой телефон, ей тоже нужен итальянский, но я бросаю работу, уезжаю в финляндию, и она никогда не звонит. я больше никогда никого из них не вижу: ни ирены, ни в. лаппы, ни его жену, ни его сына, ни множество пар, ни брата с сестрой, которые заезжали по выходным съесть сэндвич, ни аню, кукольного офис-менеджера с накрашенными глазками, ни теток из банка, от которых за столом все время слышалось: а мой-то! – и машу, после этой длинной финской дороги, я тоже не вижу.

моя дорога начинается сразу после границы: я сажусь за руль, под колесами лед, до нового года три часа. в отдалении из темноты взрываются редкие фейерверки, в остальном тихо. я опасаюсь обочин, поворотов, ремонта на дорогах, всех встречных, всех догоняющих, всех вообще, а также возможных животных, светофоров, крупных населенных пунктов. не говоря уже об огромных траках. я не опасаюсь льда, потому что мне его не избежать. за полярным кругом, за сто километров к северу от рованиеми, шоссе идет по взлетной полосе бывшего аэродрома, солнце бьет нам в самый лоб, низкое, красновато-золотое и вьется снежная пыль, мы почти взлетаем. на заднем сиденье слева – маша, справа – мама в. наши лыжи, наши сумки, бумага для рисования. на заправках мы покупаем по стаканчику горячего какао и я выхожу сделать первый глоток на улицу, на мгновение внутри меня вспыхивает огонь, вокруг синие и лиловые пустыни мороза, неподвижный свет заправки, бензиновые шланги, с грохотом прошедший мимо длинный грузовик. мы возвращаемся на шоссе и даже в. задремывает от бесконечного повторения льда, полосы деревьев, полосы поля. я воспринимаю это как проявление доверия. однажды ночью я торможу в пол, все просыпаются, смотрят на оленя. куда мы едем, почему мы еще не приехали. он стоит, зимний, космический, темный зверь. глаза как у всех зверей в свете фар. когда видишь зверей ночью во время одинокого движения по пустынной стране, то перехватывает дыхание, хочешь не хочешь. у меня перехватывает дыхание даже от белки. она кажется черной на снегу, проскальзывает между колесами, я даже не успеваю нажать на тормоз. кролики, застывшие на обочинах, совсем белые, их с трудом различаешь. иногда кто-то просит остановиться и фотографирует природу. я даже не выхожу из машины. ночного оленя никто не фотографирует. я объезжаю его и делаю машине навстречу знак, чтобы она была осторожней. в россии так предупреждают о засадах, здесь – об оленях.


потом мы куда-то приезжаем, в доме нет воды и машина не заводится несколько дней, стоят морозы. ночью, когда все заснули после ужина, я растапливаю снег в кастрюле на плите и мою посуду. в шкафчике есть упаковка кофе и фильтры. вместо душа в. бросается в снег и плавает в нем. я тоже так делаю, потому что я всегда прыгаю, когда он прыгает; неважно, куда. я никогда не могу от этого удержаться. я прыгаю в снег, в раскаленную сауну, в глубокое озеро с вышки в пять метров, в ледяной ручей, во все изнурительные тренировки и голодания, которые он устраивает. сначала все это чуждо мне, но я не могу удержаться в стороне, на берегу, внутри дома. утром я встаю первая, заворачиваюсь в полотенце и выхожу в застывшие минус тридцать один. в снегу – черная кайма сажи вокруг уличной свечи, которую мы зажигали вчера вечером. небо такого тихого сиреневого цвета. еще одна потухшая свеча около дровяного сарая. я выбираю такое место, чтобы меня не было видно из окон, скидываю полотенце и ныряю в снег лицом, колкий, но мягкий. я переворачиваюсь на спину и вижу это нежное северное небо. очень крутое небо. все спят после долгого дня дороги, уже восемь часов, воды в трубах по-прежнему нет. я проверяю, её нет. мне не хочется возвращаться в дом, хотя на мне всего лишь одно полотенце. сегодня первое января. нет, может быть, второе. после завтрака мы звоним по телефону, который указан как телефон для решения проблем, нам отвечает тоони. по-английски – ни слова. мы говорим по-фински: - это киивакко. вода – нет.

тоони приезжает через сорок минут на красном фургоне, сразу лезет куда-то на крышу, потом заходит в ванну, смотрит трубы, говорит по-фински много, потом заключает:
- айс!
- айс! – соглашаемся мы.
- ноу уатер, - поясняет тоони и указывает на трубу и на землю, - айс!
мы смеемся вместе с ним, он уезжает и возвращается с напарником. у напарника такая борода! он пытается исправить трубу, но он такой огромный, что с трудом помещается в ванной, у него мало что выходит. тоони объясняет нам:
- айс!
может быть, вода появится, если немного потеплеет.
может быть, тогда и наша машина заведется, пока она не заводится.

зато начальник тоони распоряжается вернуть нам двести евро за такие дела. на эти двести евро мы берем два снегохода, когда уже изрядно стемнело, и отправляемся делать самую длинную петлю, из тех маршрутов, которые указаны на карте. маша за моей спиной замерзает, но не хочет меняться. тот, кто сзади, всегда мерзнет. тот, кто спереди, - никогда. у меня горят пальцы. руки немеют, потому что снегоход тяжелее меня. мне нужно много сил, чтобы с ним справиться. сквозь шлем и толстый комбинезон я не чувствую никакого ветра. впереди красные огоньки снегохода в., то и дело они скрываются за поворотом или в низине. я не чувствую машу сзади и все время оглядываюсь проверить, держится ли она еще, потому что нас раскачивает и бросает. я представляю, что нам нужно пройти всё расстояние, как можно быстрее, потому что вот-вот начнется метель. нужно успеть до стоянки. я не хочу ночевать в снежной пещере. я не хочу вмерзнуть в снег, как амундсен, когда ему было двадцать. большей частью мы несемся по лесу, иногда я срезаю дорогу, ныряю прямо в снег и нас швыряет на целине, снегоход переваливается и кое-где немножко буксует, надо прибавить, потом впереди опять возникают красные огни первого снегохода; он поджидает нас. под шлемом у каждого балаклавы: они закрывают нос и рот. взобравшись на сопку, мы оказываемся совсем одни среди черного ветра. мы останавливаемся и оглядываемся вокруг. круглое черное небо. ни одного цвета, кроме черного и снега. никаких деревьев. ветер. огромная снежная равнина. мы проезжаем странные ворота с занавесами из толстых веревок. в свете фар они раскачиваются на ветру, как места для камланий, как живые знаки и предупреждения. это просто загородки для оленей, веревки пугают оленей. но вместе с тем это не просто загородки для оленей. мы ныряем в них и оказываемся по другую сторону. вообще-то, нет еще и семи часов, но стемнело уже в четыре. нам нужно продержаться еще несколько километров, хотя у меня совсем затекли руки. я смотрю на ныряющие, исчезающие огоньки первого снегохода и представляю, что мы едем спасать кого-то, кто нуждается в нашей помощи, что я здесь так давно, что мне не нужны метки на столбах, обозначающие трассу для снегоходов, что я и так чувствую этот снег, на снегоходе, на лыжах или на оленьей упряжке. что мы мчимся быстрее, чем на самом деле, и что нам не надо возвращать снегоходы к другим снегоходам на заправке neste, и что не надо возвращать комбинезоны к другим комбинезонам, и шерстяные носки к другим прокатным шерстяным носкам. я хочу превратить платное развлечение в историю с концом, который пока никому неизвестен. я проверяю, со мной ли еще маша. я вспоминаю, что всегда есть ответственность; и ни одна история с неясным концом больше не может это перевесить: у меня есть ответственность. проложить дорогу, принять решение, предложить порядок действий и сделать так, чтобы никто не падал духом.


я веду машину по льду рано утром, и все, кроме меня, спят. я понимаю, что у этой истории такой же неясный конец, ровно такой же неясный конец, как у тех, которые я придумываю бесконечно, с самого детства, в попытке не остаться один на один с единственным вариантом происходящего. я не хочу смирятся с тем, что есть только один вариант, одна возможность, одна попытка. я не хочу смиряться с единственностью. тем не менее, в этой истории я не могу остановиться в любой момент и начать все сначала. эту историю мне придется прожить до самого конца. на взлетной полосе передо мной никого нет, совсем никого. нежное полярное небо сразу после заката. я аккуратно прибавляю скорость и чувствую, что вот-вот связь между колесами и льдом оборвется, и мы взлетим там, где больше нет аэродрома, в ста километрах к северу от полярного круга, между рованиеми и соданкюлой, когда вот-вот начнет светать. только в. просыпается, почувствовав ускорение, маша и мама в. продолжают спать.

@темы: círculo polar, itselle

---

@темы: círculo polar, camera point

---

грозы и ливни прошли
в склон на той стороне бухты ударила шаровая молния: видели, как она пролетела над водой
большой участок на склоне выгорел
ночью люди уезжали из домов, все затянуло дымом
на набережной фотографировались на фоне пожара.
близняшки перестали появляться
наверное, ходят на другой пляж.
жара совершенно переносима.
на маске - засохшая морская соль.
сегодня ненад отдал нам наше первое совместное произведение
печать доо "поморска панда"
в картонной коробочке
с пакетом документов.
мила в банке открыла счет
танья отнесла все это в налоговую
потом мы спустились вниз
в нашей комнате только сушилка для белья, стол и два стула
дверь открывается прямо на набережную,
где все время идут толпы народа
по ночам бьют бутылки, приторговывают сигаретами, где не надо
и ставят охранников у входов на пляжи
на закате мы идем в порт и смотрим на возвращающиеся суда
пустые прогулочные кораблики, которые весь день вспахивали воду туда и обратно, осев от туристов
рыбацкие моторки
большие океанские яхты, парусные, или с мотором.
одна приходит особенно шикарная
anja
никаких парусов, тонны бензина
пока команда швартуется и вяжет хитрые узлы, на верхней палубе пьют шампанское
девушки в купальниках, несмотря на темноту и прохладу
как будто им не разрешили одеться
потом они садятся в длинную резиновую шлюпку с двумя моторами,
подрезают рыбацкую лодку
и отчаливают
ускорение у шлюпки такое, что девушки взвизгивают,
они по-прежнему в купальниках
и они уносятся в открытое море, пять девушек, трое мужчин
превращаются в огонёк,
исчезают из виду.
вокруг аньи толпа, все фотографируются
ей включают дополнительную подсветку
и кто-то смелый из толпы со шкодным видом лезет на борт
и встаёт в позу.

в. совершенно австралийского цвета, ему не хватает только доски
кроме этого, новостей нет.
черт возьми, новостей нет.
не рассказывать же, во сколько открывается киоск с кукурузой около нашего дома и кто снял на лето многообещающее помещение напротив «трех лип», и что в «три липы» нельзя в купальниках, и что на нашу плажу-жабу каждый день приходит женщина, которая не загорает. вся одетая, с лицом до белизны намазанным кремом, накинув на плечи влажное полотенце, она сидит в баре за столиком и ничего не заказывает. ее старшая дочь загорает, а младшая ныряет с сачком. мы постоянно встречаем знакомых: раденко на своем белом рено-экспресс в чудных сандалиях переходит улицу негошева прямо у нас под носом в то утро, когда мы собираемся звонить ему и интересоваться судьбой машины; вечером пьем кофе в компасе и оказывается, что он занимается поставками мяса для ресторанов; мишко вдруг оказывается около террасы и подсказывает, что из бумаг хорошо бы оформить уже сейчас, и почему вы до сих пор не работаете?; сандра появляется вдалеке вместе со своей подружкой и корзинками, полными каких-то пирожков, но за пятьдесят метров до нас сворачивает на пляж, и это хорошо, потому что с сандрой у нас отношения не очень, она думает, что мы поцарапали ее машину; может быть, правда думает, может быть, гонит; старик вельче с утра режется со внучками в карты около своего киоска с кукурузой и разноцветными маслами в бутылочках, у него такое количество внучек, что одна наверняка достанется нам, когда потребуются работники; завтра я пойду к маяку рано утром, сделать пару асан; в. снятся сны не из прошлого, а просто сны и уже только поэтому все это стоит, все уже окупается, только в другой валюте. днем мы учим сербский, шатаемся по разным конторам, плаваем, вечером сидим на ступеньках дворца культуры, под окнами беспонтового кафе "фирма", где есть вай-фай, потом около маяка, в порту, потом в кафе "до-до", где хмурая и гордая официантка, из-за которой мы туда и ходим, я читаю мемуары петрушевской и "осиную фабрику", подслушиваю везде, где только можно, удобные выражения, а по утрам мы рассказываем друг другу, что кому снилось

---

---

это шок!
мы прилетели в монтенегро
не то, чтобы возвращение домой, но очень похоже
живем в необустроенном офисе на набережной, в пятнадцати метрах от воды
вода называется бока-которская бухта
дальше она превращается в адриатику
вместо пляжей - залитые бетоном скалы
с бетона лесенки в воду
ныряешь, смотришь рыб, ежей
вместо недели у нас три месяца здесь
время стало совсем другим. можно читать книгу, не испытывая чувства вины
все цветет. это лето приобретений.
учить сербский, получить морские права, или как это называется, в которе
создать из ничего идею
но это шок! мы спускаемся на пляж, на бетонную площадку с лежаками, зонтиками, музыкой, прыжками в воду, ракушками и крабами, которые завелись на бетонной стене под водой
и мы видим, что это все называется "плажа жаба" - не какой-нибудь "sun resort", "yachting club" или "марина" - это плажа жаба, без шуток
разбегаешься, прыгаешь в воду
вода срывает с тебя купальник, бусы, браслеты, все остальное
все остальные дни без воды, ночи в москве, лапландские ссадины
потом вылезаешь, составляешь план - на вечер и на завтра, без плана никуда
вечная перестраховка, перевыполнение
но зато чувствуешь себя спокойно
как никогда спокойно

---

я ни разу не стала лучше говорить по-сербски, а завтра улетать

---

на днях мне приснился сон, потому что я спала до одиннадцати
(это так странно, только в москве можно спать до одиннадцати,
потому что для меня здесь почти ничего больше не происходит)
сон был такой: герцег-нови, ботанический сад на краю адриатики, весь застроен девятиэтажками. в девятиэтажках живут в основном врачи, в основном курящие, все больше педиатры или акушеры. молодежь тоже, много. все скамейки у подъездов забиты, народ курит и общается. мы приехали к кому-то в гости. кажется, к старику с лицом, какие рисовала раньше студия "арменфильм" своим героям. и вот мы сидим по краям большого квадратного бассейна, каменные бортики позеленели от старости, вода мутная. я ныряю и слышу из-под воды, как старик меня зовет и предупреждает. всплываю (трудно), он говорит: осторожнее, там сосуд, его глубина шестьдесят метров, не провались. под водой и вправду есть какой-то колодец из рифленого железа, внутри чернота, а вообще видно плохо. на дне бассейна какие-то обломки, колодец глубже. всплыв, я с трудом удерживаюсь на поверхности, тянет вниз, вода плотная, как масло.
дальше начинается вторая часть, это узкий песчаный пляж в герцег-нови, в том же городе, где девятиэтажки из семидесятых годов среди пальм и магнолий. полоска песка узкая, у кромки воды играют дети. мы лежим на песке, спиной к морю; это продолжается долго, все вместе это приятно: горячая тяжесть солнца на плечах, сонливость, шум пляжа. внезапно по детским крикам становится понятно, что идет очень большая волна; мои ноги в воде, я задерживаю дыхание, когда она должна упасть на меня, эта волна, но ничего не происходит, она исчезла. дети снова играют, как раньше. в воде плавают пустые пластмассовые бутылки. полоска песка упирается в черную бетонную стену, до набережной - миллион ступенек. мы замечаем, что бутылок в воде становится больше, и уже никто не купается. почти все на берегу. дети перестают играть. бутылок стало еще больше, это все двухлитровые пластмассовые бутылки с этикетками - кола, спрайт, тоник. все они пустые. волна накатывает за волной, бутылки пляшут на поверхности. это кажется интересным, мы возимся с камерами, чтобы сфотографировать, и когда наконец поворачиваемся обратно к морю, то видим, что вода встала стеной и стоит у самой кромки песка: море поднялось на дыбы и стоит у какой-то черты, которую вот-вот переступит, внезапно становится тихо. бутылки покачиваются, не отрываясь от воды. море смотрит на нас и сейчас что-то произойдет. это не надо снимать, решаем мы, и тихонечко удираем по ступенькам, идем по набережной не оглядываясь. идем, идем, и доходим до будвы, (в действительности до будвы от герцег-нови - больше двухсот километров и паромная переправа), в кафе слышны разговоры: - только что, говорят, закончилось в г-н, мимо проходят катеры с пострадавшими, в будве море неподвижное, застывшее, заснувшее, а катера идут так бесшумно и после них на берег не накатываются волны.


у меня не хватает времени подвести все итоги, записать шесть месяцев жизни, двадцать три года жизни, мне приходится учить сербский вместе с финским; я подсчитываю: это пятый язык, это пятый нужный язык, я его не выбираю; в понедельник я крашу балкон синим, во вторник получаю права, а в среду утром выхожу замуж - в девять тридцать, без платья, без фотографа и без банкета, и потом тринадцать часов трассы на машине, граница, меняемся (права! правва! теперь я могу ездить, где угодно), и что дальше, я не знаю; было бы круто, если бы если бы если бы (поиск объекта)

---

накануне самолета: выкупить книжку из озона, навестить младшую сестренку на ст. ботанический сад, выход к улице снежная, проверить, сколько денег на карточке и купить или блокнот, или платье, в подгорице плюс двадцать пять, вода плюс двадцать, больше всего мне нравится, что между одной встречей и другой можно улизнуть на пляж, в сумке всегда запасной комплект сухого белья, и тогда не надо ни обеда, ни ужина, закат в двадцать часов восемнадцать минут, тереза обещала поставить в нашем помещении кровати и сделать там чистенько, завтра мы будем спать в пятнадцати метрах от моря, с видом на адриатику.

---

в супермаркете один чувак закричал: доктора, дайте доктора, с сердцем плохо!
я смотрела на шеридан, в. разговаривал по телефону с таней, добиваясь выгодных условий договора, было около одиннадцати вечера, около супермаркета в строящемся здании заливали бетоном второй этаж, а потом в. сказал, что женщина, с которой у нас сделка, - капитан дальнего плавания по имени весна, ударение на е.
охранник прибежал, но он не понимал по-русски, а чувак держал при себе девушку, девушка падала, они оба, похоже, второй день заливали свое неудержимое горе ликером и пивом; девушку положили на крыльцо, на ступеньки. вечером раньше тетка в полосатой кофте кричала: - вы понимаете, растишки у них нету! ребенку, ребенку надо! ну, че вы, растишку не видели? а потом, расплатившись, подошла к охраннику, и говорит: - у вас все кассирши - дуры, знаете, - дуры. но все черногорцы были в этот момент молодцы, они просто смеялись и не придавали этому такого большого значения, как я, и вряд ли долго об этом помнили; я помню об этом долго, я обо всем помню долго; я все время без нужды вспоминаю всякие штуки. когда веду машину от будвы до заправки на равнине, когда сижу и смотрю на апельсиновый сок в бокале, когда переключаю в душе горячую воду на холодную. но вот когда я плаваю в море, я просто плаваю в море. я ни о чем ни думаю, и никого не приглашаю в свое настоящее.

я вспомнила, как месяц жила во флоренции, в пятницу, когда на финском мы обсуждали одинокие путешествия, и оля сказала, что с тех пор как она замужем, она и подумать не может о путешествиях в одиночку, так ведь не делают, а ей иногда так хочется съездить с подружками. она сидела так, что ее левое плечо золотило солнце: и плечо, и руку, и щеку, и висок с короткой темной челкой. это было в какую-то давнюю пятницу, еще до того, как я позвала ее на др и мы смогли подружиться, она изображала финнов, финны редко звонят родителям по телефону, и родители тоже редко звонят своим финнам по телефону после того как они начали жить отдельно, может быть, пару раз в год. олин начальник уже семь лет в россии и за это время мама не позвонила ему ни разу, но я не хочу об этом думать, и не могу об этом не думать, потому что все происходящее так трудно и так связано, потому что все детали так важны, что я не могу ничего упустить, ничего не видеть. в первый день в черногории мы выезжаем на побережье, если едешь на юг - море справа, едешь на север - море слева, мы останавливаемся на обочине за сутомором, идем к морю, но там обрыв, на останках базилики растет мак, в траве в. находит большую домашнюю черепаху, которая сосредоточенно ест заросли вокруг себя, подносит к ней палец, подносит травинку, и черепаха нерешительно прячет голову и смотрит оттуда. если ты начинаешь писать историю, неважно какую историю - свою, своей воображаемой сестры, испанского библиотекаря, города или исчезнувшего поезда в метрополитене, то нужно помнить как важны детали, нужно также помнить, что до определенного момента ты ничего не знаешь о том, что происходит на самом деле; только так, в заблуждении, можно найти действительно стоящий конец для всего этого, такой конец, который выбросит тебя на берег. и еще, если, то ты помнишь, что все истории начинаются с молчания, над пустотой летает ворон, устав летать, он делает землю; каждый сам делает себе свою землю, где можно отдохнуть, хоть немного.

я плыву до буйка и обратно, до буйка и обратно или просто вперед, если никакого буйка нет, только скалы. волны закрывают людей, лежащих на берегу. один старик плещется около берега. больше в воде никого нет. я плаваю до последнего, выхожу выдохнуть и снова плаваю. мне кажется между моим телом и водой - тонкий слой огня, все горит, на мне все горит. я падаю на белые камни, а старик стоит по колено в воде. если ты плаваешь долго, действительно долго, а потом выходишь и солнце высушивает тебя, то появляется жажда, но от нее хочется не воды, в этой жажде хочется чего-то гораздо более тонкого, того, что возьмет тебя сразу и полностью, вынет изнутри, как будто сейчас с тобой заговорит прозрачный голос и дотронется до тебя; я стою на песке и чувствую это, через десять минут надо одеться, вернуться на стоянку, к десяти быть в другом городе, завернуть себя от этого таинственного ожидания в одежду и дела. потом в москве это чувство возвращается ко мне каждый вечер, как будто каждый вечер море касается меня и напоминает: ты можешь стать океаном, нас всех зовёт один голос, когда с тобой заговорит один голос, он будет принадлежать всем, и ты не сможешь удержаться внутри, ты не сможешь удержать себя внутри, ты выйдешь наружу.

я не знаю, как начинать, с чего начинать, что помнить, что оставлять, что бросить, что продолжить.

еще стихотворение, инга
в самом большом промежутке между сильной метелью и криком
в темной пропасти между сном и небом
между расставанием и победой
между иглой и кровью
там летит снег и исчезает в темноте

между домами провалы
там космос
между рамами окна провалы
там космос
между зрачком и радужной оболочкой глаза провалы
там космос
черная полоска между верхней и нижней губой это провал
там космос
совершая прыжок через самую главную пропасть мы так хотим
не упасть
в водопаде снега промежутки пустоты
там космос
в свете озерных огней ореолы надежды провалы
там космос
в вечернем огне в сердце моем провалы
там космос

и в прыжке своем застывший
оглянись, посмотри на меня

---

все равно не могу спать, май, канун лета, дождь, вещи одна за другой исчезают из жизни, обрезаешь здесь, режешь в другом месте, рвешь и немножко приукрашиваешь действительность, опережаешь будущее, говоришь про то, что будет, как если б оно уже есть. наша дружба начинается, когда в пятницу вечером я позвала олю на день рождения, мы сидели на подушках, бездельничали, кто хотел говорить - говорили, я ничего особенно доброго не делала, просто сидела на полу и смотрела, и загадывала про нас всех сразу, про всех десятерых, навсегда, когда задувала свечки на пироге, все равно у тебя есть всего одна жизнь и ты ее ценишь, сейчас, когда я читаю про то, как все защищают дипломы, мне становится неуютно, но я тут же говорю себе, что у меня бы так никогда не было, что незачем отбирать чужую жизнь и пытаться прожить ее, что в это можно по-настоящему только играть, что единственный способ закончить тот лит, в котором я училась, - это уйти оттуда с полным равнодушием, никого не увидев в последний раз: ни никольскую, ни толкачева, ни а.е.; один из них навсегда останется так и незавершенной историей, которая вообще никогда не может завершиться, потому что это не контакт между двумя живыми людьми, а одинокое чувство, которое само по себе настолько сильно, что возникает прежде объекта и во многом воссоздает его, главное - четко видеть грань, главное не приглашать человека поиграть в твои фантазии, потому что однажды ты устанешь их придумывать, вы окажетесь просто нигде и не справитесь, я не знаю, как со всем этим справиться; оля и митя говорят мало, но мы вдруг попадаем на одну волну, в субботу вечером мы обедаем на никитском бульваре, жан-жак переполнен, а кафе рядом полупустое, мы сдвигаем столики и все садимся лицом в одну сторону, тополиный пух еще не такой густой, как сегодня, люди проходят в одну сторону и в другую, мы обмениваемся историями про то, как познакомились друг с другом, и про то, какие кофейни хотим открыть, и про то, как у кого впервые была финляндия, я же этого никогда не забуду: ни того, как в первый раз сидела ночью в "шайбе", за пять, четыре, три минуты до отправления автобуса в россию и как физически чувствовала: вот он, момент, когда можно все изменить (не уезжай, спрячься, будь что будет), но побеждает привычка следовать указаниям, быть в автобусе ровно без десяти двенадцать, ни того, как на никитском бульваре я вспоминаю эту историю вместе с олей, с которой хочется делиться вообще всем, а потом мы идем смотреть кино "стань джонном ленонном" и важно не то, что на похоронах дяди актер действительно похож на джона, но то, что никто никуда не возвращается, человек уходит от тебя навсегда и ты можешь обнаружить его на соседней улице, или не обнаружить никогда, потому что он и не обещал возвращаться, ты можешь стать кем угодно, но даже тогда те, кто ушел, не вернутся вновь к тебе, и "давай, пожалуйста, без этого". маму джона, настоящую маму, играет та же актриса, что и королеву елизавету в фильме ббс, высокий лоб, рыжие волосы, слабая героиня, в конце включают свет, стараешься не плакать, накануне в пятницу оля спрашивала: "mikä elokuva itketti sinua?", я не смогла ничего вспомнить навскидку, хотя я плакала даже когда пересматривала "анастасию" как-то на днях, потом с таей вспомнили "äidestä parhain", который вместе видели на неделе финского кино; мы жалеем, что нам не пришло этого в голову раньше: что мы можем вместе ходить в кино и развлекаться всеми нехитрыми развлечениями в москве, выпить по чашке кофе, увидеться в конце недели, поговорить про миллион важнецких вещей, про кобылье молоко, про белые ночи в петрозаводске, и про одинокий детский сквош в городской квартире в девяносто пятом году, где отбиваешь мячик от стенки часами, потому что во дворе нет никого, с кем бы можно было сыграть, он ударяется о зеркало, бьешь сильнее, воображаешь себя на корте, пока мячик не цепляется за люстру и не повисает там, мне не хочется делать никаких выводов и формулировать сейчас решение, я хочу отпустить весь этот поток событий, чтобы они стали похожими на любовь, в которой ты не различаешь сегодня и завтра, хотя ни того, ни другого не забудешь, это самый сложный период, потому что нам абсолютно не за что держаться сейчас: мы оставили йогу, школу дизайна на полянке, любимые кофейни, институт и фирму, у нас же ничего не осталось, кроме этого будущего, сегодня у меня было последнее занятие финским с олей: на след неделе мы будем в герцег-нови, через неделю уже кто-то будет заменять ее: либо митя, либо тамара, либо гоша, еще два занятия, а я только начала говорить, составляя фразу не как формулу, а легко, с ходу, с чувством, без подбора, я вдруг представляю прошлый год, каким он был, если бы можно было понять раньше, что мне хочется, чтобы оля стала моей подругой, чтобы меня не бросали с этими учебниками итальянского посреди метро, чувство, как будто возвращены все подарки, подведены все счеты, поставлены все точки, будете встречаться только на юбилеях, или на выставках общих знакомых, чтобы маша не бросала меня и не возводила никуда, никуда, никуда, чтобы можно было не чувствовать этой потребности быть постоянно сильной, надежной, устойчивой, принимать в одиночку решения сразу за всех, возвращать миру смысл там, где его сразу не видно, и каждая попытка как впервые, действует недолго, чтобы не быть сильнее кого-то рядом и чтобы не чувствовать зависимость; я помню это как сейчас, мы бегали на стадионе "труд", адский ад, красные кеды, я сижу на трибунах в льняном пиджаке и жду, пока придет чувство, что я опять человек, читаю театральную газету, в которой статья про елену морозову, готовлюсь идти к ней на спектакль, думаю, где купить цветы, здание стадиона выкрашено в чуть более жаркий желтый, чем нужно, напоминает мексиканский трактир на сухом западе; внутри подвальные раздевалки, тренеры-хамло, полумрак и полусвет, дорожки стадиона красные, кеды красные, вечер красный, сумки с учебниками, ни у кого не было таких безжалостно уродливых семнадцати лет, полностью противоположных: когда надо двигаться, стоишь на месте; просто стоишь на месте, не идешь никуда, ничего не достигнешь. во вторник я села в незнакомую машину, и там была девочка, которую я точно уже где-то видела, мы ждали не так долго, как в прошлый раз, а инструктор провез нас по всей экзаменационному маршруту, показал засады, пока мы шли до заправки под ее зонтиком, она спросила: а ты теорию где сдавала? у нас была девочка очень похожая на тебя. - а у нас была девочка, очень похожая на тебя, тоже любила все радужное; может, это была твоя сестра-близняшка, о которой ты не знаешь? потом я завалила, а она села за руль, она сдает уже в четвертый раз, и сдала ли она - я не знаю; мы уже не увидимся, потому что во вторник самолет, я по-прежнему мало что могу сказать по-сербски, кроме ja sam jana и парочки других фраз; завтра вместе с олей мы идем на "секс в большом городе", а потом они уезжают в питер на выходные, но мы уже не сможем увидеться в понедельник, у меня никогда не было такого друга, которому я хочу рассказывать все, чтобы завтра наступило внезапно и чтобы мы всегда, и вот код моего последнего заказа на озоне: 04105362-0001

---

сейчас начнется ветер, а через несколько дней мы уедем
первый раз - на неделю
второй раз - в финляндию
третий раз - надолго
такое чувство, что мы немного исчезаем; в загсе нам дают бумажку, где отпечатано "уважаемые жених и невеста", и приписка: принести паспорта!
все остается без нас; школа дизайна, куда мы зашли предупредить, что нас обоих можно вычеркнуть из списков, и где мы не праздновали мой др никакими цветами и никакими орнаментами; классы йоги, где в. раз за разом в каждом клубе говорит в конце занятия: моя жизнь немного поменялась, мне придется уехать; я забираю документы из института, сдаю площадку на лобненской, намечаю город на понедельник; курсы финского по пятницам вечерам, об этом так тяжело. я иду в круглосуточный магазин, покупаю лимоны, у меня день рождения и температура опускается, утром я делаю печенье, днем мы бездельничаем, на столе маленькие подарки для всех гостей с карточками, у меня есть чувство, что я устраиваю этот праздник для кого-то другого, и он должен быть очень счастливым; за несколько дней мне удалось собрать всех, кто должен быть рядом, мы сидим на полу и коля один приканчивает бутылку водки, аня приносит в подарок специи и книжки по аюрведической кулинарии, мы договариваемся испечь хлеб через несколько дней, прямо напротив оля с митей, я не верю, что оля согласилась прийти; оля учит нас финскому каждую пятницу, мы дарим им две книжки свена нурдквиста, перевязанные ленточками, и как им немного одиноко в москве и они хотят уехать; оля неподражаемо изображает финнов, которые невежливо берут телефонную трубку: mikä maa, mikä valutta? все вокруг хотят уехать, и мы улетаем; но до восьмого договариваемся еще что-нибудь сделать вместе; маша уходит рано, но сначала уходит кристина, в открытке она написала: "спи сладко, как медведи с открытыми глазами, они спят и видят много. они спят и ты, яна, иногда спи. яна, что тебе написать? я заговорю лучше торт, и когда ты его съешь, узнаешь все самые главные слова, которые я бы написала на листе, но у тебя в животе они не прозвучат банально и глупо - там всё прозвучит красиво. (не забудь послушать)"; потом уходит маша, и мы ни о чем не договариваемся, мне кажется, что мы никогда больше не встретимся, если только случайно; но у нас все становится разным - настроение, боль, согласие или несогласие принимать действительность, действие, бездействие, но когда маша спрашивает: может все-таки нужно снять трубку?, а я отвечаю: помидоры нужно еще порезать и вот сюда, то мы захлебываемся смехом и маша бросает ножик, было бы совсем круто, если бы не ощущение, если бы не постоянное ощущение, что вот сейчас это все и заканчивается, все, что происходит между нами, заканчивается прямо здесь, прямо сейчас, и каждую следующую реплику также трудно произносить, как если бы не виделись годами и не знали, с чего начать, с какого начала. маша моя самая трудная дружба, и я так редко ей отвечаю. мы играем в карточки с вопросами "чего ты никогда не сделаешь?", "три вещи, которые я хочу успеть до завтра" и все такое, всех тянет на философию, оля и митя такие тихие, а в конце после десерта коля вдруг рассказывает, как катался в лас-вегасе на русских горках; он встает, а мы все сидим на полу, и руками показывает, как его пристегивают, как он до последнего не боится; все так, как будто мы играем в театральную корову и нам нужно угадать слово в конце, какое слово загадал за всем этим коля; отгадываешь и тут же забываешь, как с большинством финских слов; каждое предложение выстраивается как конструктор из деталек, еще ни один язык не был таким трудным, еще ни одно будущее не было таким ощутимым, таким тяжелым и таким радостным; не хватает тарелок, чашек, вилок, ничего не хватает, мы провожаем аню и сережу до фургона, они соглашаются подвезти колю, в фургоне у них мопед хонда, пристегнутый ремнями, коля садится на него внутри и делает вид, что едет; на перекрестке из ниоткуда возникают собаки, фургон сворачивает к третьему кольцу, мы возвращаемся домой по траве, закрываем дверь, несколько дней остается праздничный разгром, цветы и бутылка шеридана, которую мы думали использовать в качестве подкупа бти, но бти не подкупается, или, может, просто делает вид.
до самолета восьмого днем я думаю прожить еще одну жизнь вместе со всеми друзьями, которые появляются как раз когда ты собрался сваливать; потом у меня будет еще неделя между черногорией и финляндией в июне, а потом еще неделя между финляндией и черногорией. потом будет только море.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра