пятница, 25 февраля 2011
10:44

верхом на ките
утром двадцать третьего февраля я проснулась в огромном номере отеля "полярная звезда" в жабляке и смотрела на белую равнину за окном,
а потом меня впервые в жизни штрафанула дорожная полиция, на новой трассе из жабляка в никшич, которую даже еще не закончили строить.



@темы: christmas tiger blues, itselle

URL
четверг, 24 февраля 2011
16:00

верхом на ките


@темы: christmas tiger blues, círculo polar, camera point

URL
вторник, 22 февраля 2011
13:02

верхом на ките
привет, дневник. пять часов сна, собрать вещи, чашка кофе и вот.

мы едем по сербии целый день. мы проезжаем подряд:
дом с выбитыми окнами
огромное недостроенное
что-то, что могло бы быть автостоянкой в несколько уровней, если бы не стояло посреди нигде,
бункер, заросший
травой,
длинную черную цистерну, лежащую на боку,
собаку, вскочившую
при нашем приближении,
и темный комнатный ковер, висящий на бельевой
веревке.
и в светлое время суток еще ничего. но потом темнеет. я изо всех сил думаю о тех уютных вещах, которые появляются в машине во время путешествия: пакет с яблоками, коробка сока, упаковка орехов и шоколадка; въездные печати в паспортах; голос навигатора, который предлагает через три километра свернуть налево. тигр, опять-таки, лежит на заднем сиденье и смотрит вперед. дж. уолтерс - красивые песни о том, что будет с нами дальше, джо хисаиси, отрывки из самурайского кодекса и адриано челентано, которые произвольно выбирает плеер. планы на завтра. но это не помогает. снаружи уныние, и такие плотные февральские сумерки, что сразу появляется тоска и мы-все-умрем. такая совершенно особенная балканская тоска: тусклые окна одиноких каменных домов посреди поля, сухие стебли кукурузы, лай собак, одинокие старики, идущие куда-то вдоль дороги. ближе к белграду начинается шоссе с разрешенной скоростью сто двацать, и всего этого уже не видишь.

помогает, когда мира не соглашается нас отпустить без чашки кофе и дает с собой в дорогу бутылку абрикосовой настойки, абрикосовый джем, все домашнее, и гибаницу, это такой огромный слоеный пирог с сыром. помогает, когда звонит мирослав из жабляка, и говорит, что переводить его сайт на итальянский не надо. помогает, когда мы приезжаем вечером в белград, что в нашей комнате уже кто-то есть и можно поговорить: флоранс, который живет в болонье. он уезжает утром, пока мы спали; и мы просыпаемся, уже скучая.

когда мы выходим из "forma ideale", куда белградцы ходят как в "икею", идет дождь и ветрено; мы купили светильники для интерьера "панды"
когда мы выходим из французского ресторана "абсент", куда ходит белградский гламур, дождь уже превращается в мелкий снег; рядом с "абсентом" магазин электроники и магазин музыкальных инструментов: электрическое пианино, я хочу пианино (и лошадь, но лошадь можно позже), а в. - гитару
когда мы выходим из дельта-центра, ветер становится сильным и в воздухе сталкиваются огромные полотна снега, как приливные волны.
когда мы выходим из кафе "cream", которое подарило нам несколько хороших цветовых идей для оформления интерьера, снег уже лежит на кустах и кудрях кариатид третьей белградской гимназии
(и наверняка насыпался внутрь развалин генштаба)
когда мы выходим из стриптиз-клуба "кристал" на улице джорджа вашингтона, снег настолько везде, что скрывает не только трещины на фасадах и темные вывески, но стирает силуэты машин, оставляя только размытый свет фар, стирает опоры мостов через саву и через дунай, оставляет храм святого саввы без куполов и крестов, не говоря уже о следах человека.




@темы: christmas tiger blues, itselle

URL
01:50

верхом на ките

утром в белграде мы почти по обыкновению заезжаем в трущобы, по ошибке. в трущобах сушится разноцветное детское белье и ковер с человеком-пауком, во дворе стоит разъетый старостью и непогодой ряд кресел из кинотеатра, и вся коричневая обивка облезла. из одного трущобного дома вырастает другой, на стене мелом выведено: ПАЗИ ПСА (осторожно, собака!); и будка пса кажется более долговечной и надежной, чем дома людей, которые это написали. около трущоб лежит сваленный знак пешеходного перехода и человек на синем фоне шагает прямо в кучу листьев и мусора. трущобы медленно переходят в рынок, где продают все на свете, от ковров, чайников, сервизов и автомобильных шин до лучших в городе гамбургеров, щенков и строительного материала. я не знаю, откуда это в белграде, который в остальном производит впечатление города, у которого все еще будет, у которого самое интересное впереди. пока мы ездим вокруг трущоб в поисках нужного адреса, начинается ветер, который к вечеру превратится в снегопад.
каток на одной из центральных площадей еще залит, для того, чтобы повернуть направо, сначала обязательно нужно повернуть налево; так устроено движение в центре; еще есть трамвайные рельсы, они очень узки. то и дело мы встречаем зеленый трамвай, который подарили белграду из базеля: надпись на трамвае сообщает, что жители базеля поздравляют жителей белграда
(с тем, что сами они живут в базеле, а не в белграде! - добавляем мы)
и дарят им этот трамвай.
кроме того, жители японии дарят белграду пару ярко-желтых автобусов, а война - или какие-то проблемы с документами на собственность - оставляют в центре белграда развалины генерального штаба и министерства внутренних дел, мебель из которых свалена в дверях. стены, которые не были разрушены и не обвалились внутрь, со следами осколков и черными подпалинами от пожара.


URL
суббота, 19 февраля 2011
12:56

верхом на ките
эта сложная неделя заканчивается
получив все бумаги от м., договорившись, мы едем в нивице, чтобы найти летние апартаменты для бори
в нивице одна улица, ни одного магазина, причалы для лодок прямо во дворах домов, черные машины с русскими номерами
мы доезжаем до гостиницы "ривьера" и спускаемся вниз к пляжам мимо корпусов с именами римских богинь
бассейн над морем ослепительно голубой и до краев полон воды, все вокруг него обшито деревом, стеклянные перила террасы
и никого нет
мы стоим у бассейна и скоро начнет темнеть, ветер теплый, никакой несуразности, острая красота пространства, где нет человека
боко-которская бухта и быстро бегущие облака
поднимаясь обратно к стоянке, мы находим на лестнице мертвого вороненка с оранжевым клювом



@темы: herceg-novi

URL
пятница, 18 февраля 2011
03:05

верхом на ките

подвести итоги года - это отлично, но теперь можно подумать и о планах на следующий.

- освоить corel draw.
- освоить шведский так, чтобы можно было разговаривать о простых вещах и читать детские книги.
- освоить сербский так, чтобы меня нельзя было отличить от местных жителей по разговору.
- как можно больше водить машину и по самым трудным местам. как синего, так и жана.
- сказать печали - нет. мне знакома разная печаль, но ни одна из них мне больше не нужна.
- увеличить время, которое я могу провести под водой.
- двигаться в тренировках дальше, не стоять на одном месте.
(в москве в ноябре я дошла до трех подходов к каждому упражнению; иногда было так больно, что просто плакала в конце; но все равно надо делать).
- работать по программе, которую рассчитал леша; нужно делать всю последовательность целиком. она не случайно именно такая.
- проживать каждый день, что у меня есть, на всю катушку. делать вещи, которые запланированы, и делать что-то on a whim, но ничего не делать вполноги, и ничего не делать автоматически.
- создать новые отношения с родителями. не позволять маме каждый разговор превратить в огромные эмоциональные качели и угрызения о прошлом.
- задавать вопросы и узнать, что нового в мире.
- не забыть финский! не забыть финский! не забыть, не забыть, не забыть финский! начало далось так тяжело, я не могу его утратить!
- попробовать горные лыжи.
- научиться как следует кататься на коньках.
- записать пять историй.
- не быть скучной жабой и не ждать, пока происходящее закончится.
- ну, и что еще. продолжать танцевать.


@темы: itselle

URL
03:03

верхом на ките
...and the Finnish language is bloody difficult to learn!
Helsingin Valituscuoro lyricks

on se niin väärin!

@темы: itselle

URL
воскресенье, 13 февраля 2011
23:22

верхом на ките
2010

читать дальше


@темы: itselle

URL
00:02

верхом на ките

дорогой дневник!
у меня сегодня был гастрономический шок - домашняя паста из черных маслин и запеченные каштаны; острое и черное, белое и сладкое; и еще я обожгла пальцы, пока чистила каштаны, и я делала это в первый раз. думаю, теперь они навсегда свяжутся: прозрачный февральский свет южной зимы (облачно, плюс десять), мимоза в цвету (это огромные деревья, а никакие не кусты), пустоватое море (на мелководье нет рыб, все ушли) и сухие скорлупки каштанов (два евро за килограмм).

у котов тоже был гастрономический шок, потому что мы купили им специальной кошкиной еды (храна за мачке). мне нравятся наши отношения, потому что коты живут своей жизнью: мы понятия не имеем, где они спят и где охотятся, они появляются пару раз в день, утром и вечером, и просят еды (обязательно первое, второе и компот), точат когти о коврик, немножко бесятся и исчезают. иногда спят на нашей скамейке, если мы оставляем на ночь плед, а в остальном - мы ничего о них не знаем и не даем им имен. иногда коты просто хотят внимания. в дождливые дни часто лежат на коврике около двери. они стали в два раза больше, чем были, когда мы уехали, но сохраняют доверие и оптимизм. и, конечно, душу готовы отдать за рыбу.

мимоза зацветает на побережье в феврале, огромные незаметные прежде деревья взрываются желтым, на каждом столике в кафе стоит стакан с парой веток, на доске объявлений - программа праздничного фестиваля, который длится почти месяц.
утром мы встаем в шесть, чтобы ехать в bijela. в. снимает выступления мажореток и дочку мирьяны, которая танцует
народные танцы; во время танца у девочек расплетаются узлы волос на
затылке, они теряют платки и начинают смеяться, вместо дежурных улыбок, и
из-за музыки их пения совсем не слышно. стоя в толпе, я вспоминаю все
эти местечковые праздники дома - день учителя, день военного, день медсестры и день города, и везде надо выступить, всем нужна самодеятельность: дети в дешевых ярких костюмах, веселая музыка, строгие руководительницы с важным видом, переполненные раздевалки, шпильки и румяна. пока не услышишь музыку, волнуешься, а очередной худрук говорит своим не смотреть в зал, не смотреть вниз, смотреть - выше. и когда я так делала во время
выступлений, то видела впереди, над головами зрителей, - проспект
октября, и по нему едут машины, или - памятник ленину, или - стену
актового зала с растянутым плакатом "мы любим наш колледж!", или - угол балкона в полумраке и
закрепленные там юпитеры. (а потом еще было весело побегать прямо в костюмах по очередному незнакомому дк, навернуться с лестницы, найти маленькую теплицу, съесть глазурованный коржик в буфете, увидеть себя в зеркале в накрашенной и восьмилетней. так вот). эти девочки, которые танцуют шумадинский танец
и подпевают себе, над головами зрителей видят - огромные портовые краны
доков и - море. это придает маленькому празднику мимозы очень большой
смысл. это так просто и так здорово, и до сих пор не совсем укладывается у меня в голове. мы стоим на одном из лодочных причалов под пиниями, когда оркестр
начинает барабанить и вся процессия трогается: мажоретки в белых
сапогах вскидывают вверх руки с цветными помпонами, йована и ее команда танцоров идут парами, девочки с гимнастическими обручами то и дело подкидывают их вверх и не успевают поймать; по обочинам стоят мальчишки, которым уже по тринадцать, с усмешками; музыка и все другие звуки отражаются от воды, а в паузах, когда все стихает, становится слышно, как что-то гудит в доках, как скрипят портовые краны, как огромный невидимый молот ударяется о металл и как кричат надо всем этим чайки.

все кафе в герцег-нови делятся на три группы: те, где ты работаешь и встречаешься ("градска кафана", "фирма", "компас" - все на ул. негошева), где ты просто приходишь сам по себе, никому ничего не должен и занимаешься своими делами ("додо" на набережной, "кафе-кафе", "локанда" и бар "шкурибанда" в центре) и для туристов (зимой вообще закрываются). субботним вечером мы перебираемся из одного бара (вторая группа) в другой, в одном планируем следующую неделю, а в другом я узнаю, как спросить по-шведски "что ты делаешь?" и "ты идешь сегодня на лыжах в лес?" и в первый раз замечаю, что без усилий понимаю все, что говорят по-сербски рядом. поскольку они говорят о миллионах вложений, о пустых зданиях без хозяина, о покупке и продаже - (тут все озабочены недвижимостью) - то вслушиваться не очень интересно. упражнения заканчиваются и я придумываю свои предложения по-шведски:
"эта кошка старая?"
"сколько людей идут сегодня на лыжах в лес?"
"почему эти птицы некрасивые?"
"сколько велосипедов у этой женщины?"
"ты ездишь в школу на лодке?"
и, не смотря на то, что это всего лишь упражнения, было бы здорово получить ответ.



@темы: herceg-novi

URL
пятница, 11 февраля 2011
19:24

верхом на ките
"Я не испытывал страха смерти. Быть может, думал я, она уже произошла, и этот ледяной бульвар, по которому я иду, – не что иное, как преддверие мира теней. Мне, кстати, давно уже приходило в голову, что русским душам суждено пересекать Стикс, когда тот замерзает, и
монету получает не паромщик, а некто в сером, дающий напрокат пару коньков (разумеется, та же духовная сущность).

О, в каких подробностях увидел я вдруг эту сцену!
Граф Толстой в черном трико, широко взмахивая руками, катил по льду к далекому горизонту; его движения были медленны и торжественны, но
двигался он быстро, так что трехглавый пес, мчавшийся за ним с беззвучным лаем, никак не мог его догнать. Унылый красно-желтый луч
неземного заката довершал картину. Я тихо засмеялся, и в этот самый момент чья-то ладонь хлопнула меня по плечу".

 

Виктор Пелевин - "Чапаев и пустота"



@темы: lukea

URL
19:19

верхом на ките
Я хочу говорить о своей душе простыми, убедительными словами. Я знаю, что таких слов нет. Я хочу рассказать, как я тебя любил, как я умирал, как я умер, 
как  над  моей  могилой  был  поставлен  крест и как  время  и  черви превратили  этот  крест  в  труху.  Я  хочу  собрать горсточку  этой  трухи, посмотреть на 
небо в последний раз и с облегчением дунуть на ладонь.  Я хочу разных, одинаково неосуществимых вещей - опять вдохнуть запах твоих волос на затылке и еще  
извлечь из хаоса  ритмов тот единственный ритм,  от которого, как скала от детонации, должно рухнуть мировое уродство. Я хочу рассказать о человеке, лежавшем 
на  разрытой кровати, думавшем, думавшем, думавшем,- как спастись, как поправить, -  не  придумавшем ничего. О  том, как он задремал, как  он  проснулся,  как 
все сразу вспомнил, как вслух, точно о постороннем, сказал:  "Он не  был Цезарем.  Была  у него  только  эта  любовь.  Но  в ней заключалось все - власть, корона, 
бессмертие.  И  вот рухнуло, отнята честь, сорвали погоны". Я  хочу объяснить простыми  убедительными словами множество волшебных,  неповторимых  вещей - о 
синем  платье, о  размолвке,  о  зимнем туманном дне. И еще  я хочу предостеречь мир от страшного врага,  жалости. Я хочу  крикнуть так, чтобы все  слышали: люди,
братья,  возьмитесь  крепко за руки и поклянитесь быть безжалостными друг к другу. Иначе она - главный враг порядка - бросится и разорвет вас".

Георгий Иванов - "Распад атома"


@темы: lukea

URL
01:39

верхом на ките
1. Есть вещи, которые не требуют доказательств и объяснений, которые существуют просто так, без причин и следствий, без начала и конца, и не надо спрашивать, откуда я всё это знаю.

Декабрь 1984 года выдался очень морозный.
Так утверждает мой папа.

Он знает, о чём говорит. Восьмого декабря того года он сидел в машине и ехал за реку жениться. Он держал в руках маленькую ручную камеру и камера снимала: снег, снег, снег. Везде. Меховые шапки друзей, «Волга» едет через мост, мелькают перила. В середине реки ещё осталась полынья, и вода дымится. Папа поворачивает камеру, снимает самого себя. У него усы. Мама уже надела белое платье, она ждала дома. Её закутывают в тулуп, берут на руки и выносят за ворота к машине, на ногах у неё белые лодочки. Сугробы почти до самого забора. Подол платья скользит по снегу. Мама откинула фату, её посадили в машину и вот все едут в загс. После того, как они расписались, в зал уже входит следующая пара, а в дверях стоит ещё следующая, любопытная, а маму с папой долго фотографируют. Вдвоём, со свидетелями, с родственниками, опять вдвоём. Мама вертит в руках кольцо, которое сваливается у неё с пальца, это единственный день, когда она его носила. Потом кольцо долго лежало на полочке в ванной, а потом в швейной шкатулке, подвязанное ниточкой, среди наперстков, пуговиц и значков октябрят. В своём платье она была как будто сделана из снега. Она была ещё очень стройная и ей хотелось танцевать. Папа снял даже фотографа, который их фотографировал. Потом снял свадебные кольца на крыше «Волги», торчавшие на морозе ленточки. На носу машины сидела кукла, которая потом стала первой куклой Риты. Мама ловко стянула её в суматохе, пока все рассаживалась, а потом первая заметила пропажу и подняла крик и поэтому её никто не заподозрил. В кафе «Спутник» уже подали заливное, когда они приехали, и народу было ещё больше. Женщины, выходя на танцпол, начинают неистово стучать каблуками. Кто-то просит выключить Аллу Пугачёву, хотя маме она нравится; достают гармошку. В гардеробе свалены вперемешку валенки, сапоги, пальто и грубо сшитые дублёнки-самоделки. Часть столов начинает петь, на глазах слёзы, это со стороны мамы. Другая сидит тихонько и интеллигентно слушает, они не поют в застольях. Они почти все врачи или нефтяники, это со стороны папы. Сам он беспокойно сновал вокруг, в руках камера. Мама сидела, где полагается невесте, и тихонько подпевала. Женщины в синих платьях и белых косынках принесли три огромных медовых торта, уже разрезанных на куски, и вазы с фруктами. Гости в это время играли в «ручеёк» на танцплощадке. Мама сняла лодочки, чтобы поберечь их, и носилась в одних чулках. Её все одергивали, не смотря на то, что уже вышла замуж, и вообще, двадцать шесть лет, не маленькая. Родственницы, двоюродные, тётки, старые бабушки,
которые сидели за столом в ряд, и на каждой цветной платок. Свидетель был с их курса в институте, и они вместе с папой обсуждали светомузыку, которая была в кафе, а потом прокладку трубопровода, которая ждала их через несколько месяцев, на практике. Потом говорить стали меньше, и больше пели, а кто-то вообще ушел, шести ещё не было. Мама ненавидела, когда кричали «горько». За ней, не отставая,
бегали две какие-то девочки со светлыми косичками. К концу вечера одна захватила мамину фату, а другая расплакалась, потому что ей не досталось.

Мама и папа вскоре исчезли, исчезли ещё папины зимние ботинки, пальто и шапка; исчезли кукла с капота «Волги», шесть апельсинов со стола, пара кусков торта и бутылка «Советского», ещё исчезли два свидетеля и несколько телефонных жетонов, которые какой-то дед вертел в руках, а потом положил около своей тарелки. Мамина мама плясала. Когда спели все песни, часть гостей стала плакать, а другая - неторопливо собираться домой. В конце вечера всем было немного грустно, и в гардеробе мало разговаривали. Это было достоверно известно, хотя папина камера этого не записала, она исчезла ещё раньше, вместе с ним. Женщины в синих платьях и белых косынках, женщины в холодном цеху и женщины, помешивающие что-то в огромных кастрюлях с надписями «суп» и «чай», - даже они непонятно почему почувствовали грусть, хотя свадьба была приличная, почти ничего не разбили, закончили рано, ели мало, неинтересно, и много всего осталось. Но многим почему-то стало не по себе, к тому же на улице было холодно, а автобус, который привёз их, уже уехал. Гости, выйдя из кафе, маленькими группами шли к трамвайным остановкам. Маленькие круглые силуэты на снегу. Вокруг всё блистало, замерзший мальчик с флейтой в центре фонтана стоял, облитый морозом, и над ним возвышалось тёмное небо. Мама смотрела на небо и думала немножко про лодочки, которые забыла в кафе, немножко про телевизор, который у них теперь будет, потому что они будут жить вместе с папой, в настоящей квартире, а не за рекой,
не за лесом, не в глуши, откуда нужно скакать тридцать лет и три года, пока куда-нибудь доберёшься. У папы болела голова и закончилась плёнка в камере. Он почувствовал, что устал веселиться, что ему хочется взять миллиметровую бумагу и сесть за стол, за чертежи. Вместо этого он подошёл к маме, мама все ещё была в платье. Они были в квартире вдвоём, папина мама была в это время в больнице и не могла веселиться вместе со всеми. Папа смотрел на маму, мама смотрела на берёзу, которая росла во дворе, и заледенела, телевизор был накрыт белой салфеткой, позвонили из кафе «Спутник» и сказали, что за забытыми вещами можно прийти завтра, они будут в гардеробе, и счастья молодоженам. Дома не было хлеба, даже копеечной булки, и они съели еще по куску торта, который мама стащила со стола. Когда она рассказывала всё это, она торжествующе посмеивалась, как будто ей удалось кого-то обмануть. Всё закончилось тем, что папе пришла какая-то идея и он действительно засел за чертежи. Мама подумала, подумала и запела, потому что у них в деревне всегда пели, когда грустно, когда весело, когда что-то случается или когда ничего не происходит, и даже когда чинишь трактор. Она сидела прямо на столе, потому что в день, когда женишься, всё можно. Она вряд ли знала, что еще такого стоит сделать, когда всё можно, и поэтому ничего не сделала. На следующий день папа пошел в институт, а мама на завод, и там их поздравляли весь курс, и весь цех; и даже начальница, которая была маминой однофамилицей и поэтому её недолюбливала, сказала:
- Молодец, Александра, справилась, захомутала мужика!
И на заводе маме от всего цеха подарили колючее коричневое покрывало.

Мы с Ритой его ненавидели. Рита надевала мамино свадебное платье, я - фату, а покрывало было на диване, завод к тому времени уже не нуждался в ней, мама была целиком наша, но покрывало она так никогда и не выбросила. Ни тогда, когда уволилась, ни потом, когда порвала с папой, а когда убили Владислава Листьева она, лёжа на этом покрывале, горько плакала. Как будто Владислав Листьев что-то для неё значил.



@темы: lukea

URL
00:59

верхом на ките
все побережье черногории с севера на юг можно проехать за два с половиной часа
такая маленькая.
мы возвращались из ульцина и смотрели на медный закат; в ульцине, похоже, мы наконец нашли нужное оборудование: печь подходящих размеров, кофе-машину gaggia (две группы, фильтр, кофемолка, установка - все в комплекте), тестомес, самое важное - приемлимые цены; не менее важное - вразумительную консультацию; придется заново рисовать план.
последнее, что я делаю перед отходом ко сну: рисую, если есть возможность, чищу зубы, танцую, думаю, что полезного было сделано за сегодня, что из запланированного сделано не было и почему (отвалилось, переехало на завтра, переехало на следующую неделю), что предстоит сделать завтра - включая утренние занятия, дела, звонки, список покупок, всевозможные документы учета, кино на вечер.
завтра в спортивном дворце чемпионат по боксу; интересно, мы действительно туда пойдем?

@темы: itselle

URL
среда, 09 февраля 2011
18:34

верхом на ките
возможно, я уже где-то записывала эту историю. этот долгий дождливый день в риге.
но сейчас мне хочется вспомнить все еще раз.

я прихожу домой после утреннего спуска в город. мы были в общине, у бухгалтера, были на набережной. пили кофе в баре "локанда". записали меня к врачу на завтра. наши инструменты сейчас - миллиметровая бумага, рулетка, планшет и папка с документами. когда все дела в городе на сегодня закончены, а на завтра - намечены, мы расплачиваемся за кофе и поднимаемся наверх по длинной каменной лестнице вдоль канли кулы (кровавая крепость - старая турецкая крепость). потом пересекаем дорогу и вновь поднимаемся наверх по улице сербина. на баскетбольной площадке никого нет. старики наводят порядок в своих садах. мы обгоняем нескольких женщин, которые неспешно возвращаются домой с пакетами продуктов. огромные приморские сосны, которые растут около нашего дома, видны издалека. белки, которые живут в них, издалека не видны. я прихожу и расстилаю около двери коврик для йоги, чтобы сделать сурья намаскар, пока солнце еще освещает крыльцо и не скрылось за деревьями. я уже встаю, но понимаю, что воспоминание стало таким сильным, что не даст мне позаниматься спокойно; я стану думать вместо того, чтобы просто делать. тогда я иду и записываю его.

я стою на трамвайной остановке в Риге, на улице Крижана Барона. И у меня в руке картонный стаканчик с какао, льет дождь и все вокруг мокрое насквозь. Я смотрю вокруг и кажется, что даже внутри домов ничего не могло уцелеть. Сырые покрывала, затопленные полы, вода, собравшаяся в люстре. Вода, текущая по лестницам в подъездах, и вода, капающая с потолка. И тогда я села в первый же попавшийся трамвай и поехала, времени у меня было навалом. Этот день все никак не заканчивался.
Трамвай прошел по мосту и поехал мимо гранитных мастерских, во дворах которых стояли огромные каменные головы и маленькие садовые львы. Мимо парка, где облетали листья. Мимо кладбища, у ворот которого стоял синий грузовик. Потом начались виллы и дачи, или как там это называется, самые окраины Риги, и, когда трамвай повернул на кольцо, я увидела справа зоопарк, а в зоопарке клетки и вольеры. И в одном из этих вольеров, не обращая внимания на дождь, лежал тигр. К этому времени никого кроме меня в трамвае уже не было. Я вытянула ноги на соседнее сиденье. Какао остыл и допивать его не хотелось. Тигр был совершенно неподвижен. Трамвай постоял немного, водитель спустился вниз, пробить свое время на карточке, а я сидела, ждала и смотрела на тигра. Потом зазвонил телефон, московский номер, и это была Маша, и я сняла трубку.
- Пойдем сегодня в "Мир искусства"? - предложили Маша.
- Я тут в трамвае, - призналась я. - Я не успею. А что идет?
- "Красная пустыня". Антониони. Это в девять. А до этого еще Линч.
- Я в Риге, - сказала я. - Ничего не выйдет.
На самом деле, я не должна была быть в Риге. Я должна была прийти в понедельник в институт и защитить диплом бакалавра. То есть, сказать пару слов о себе, послушать, что другие скажут обо мне. Подождать, пока комиссия будет совещаться. Узнать, хорошо это было или отлично, по их мнению, что на самом деле совершенно одинаково. Про то, что защита будет именно сегодня, объявили в пятницу, когда ничего нельзя было изменить, потому что в пятницу утром я уже выбрала первое путешествие. Мы превратили рабочую поездку в Ригу в бессонное, яркое и трудное приключение вдвоем; мы не спали сутками; мы делили пополам карельские пирожки, острый рис и кофе с виски; мы жили и запоминали; мы проехали очень, очень много километров. И женщина в баре на пароме "Силья-лайн" сказала, делая нам кофе, - Вы такие красивые.

Трамвай снова поехал и опять были виллы, потом кладбище, потом парк, потом мост, а потом узкие улицы и обшарпанные дома, старухи на остановках, целая толпа детей цыганского вида, пересечение с улицей Бривибас. Мы проехали киоск, где я покупала себе какао. Кроме кофейного автомата там был еще автомат, который делал спагетти с соусом. Это не шутка. Вместо стаканчика он выдавал тебе маленькую коробочку дымящихся спагетти под томатным соусом. Я долго ждала, пока кто-нибудь купит себе спагетти, но все брали либо кофе, либо газеты. Я так и не увидела, как работает атомат. Трамвай доехал до конечной, я не стала выходить. Времени все равно навалом. Проехали парикмахерскую, где Таня вчера дала мне полиэтиленовый пакет, чтобы не выходить с укладкой прямо в дождь: значит, этот дождь начался еще вчера или, черт его знает, может быть, он начался еще раньше.
И мы снова поехали в зоопарк. И я снова осталась в трамвае одна. Водитель смотрел на меня, но совершенно равнодушно. Он спустился отметиться, но, сколько я ни высматривала, тигра в вольере уже не было. Тигр куда-то исчез. Я спросила, открыт ли зоопарк, но трамвайщик, который мне попался, не говорил по-русски, такие дела. Он мог бы рассказать и про зоосад, и про трудовой лагерь Рига-Кайзервальд, который был здесь, и про Постоянных Пассажиров, но ничего не вышло. Мы вернулись обратно в центр.

Я проснулась этим утром в Риге. В квартире на улице Томсона. В углу комнаты устроен настоящий киот. Целая толпа икон. Сумрачный двор весь вымок. Мы завтракали в крошечной кулинарии на улице Крижана Вальдемара в семь утра: теплые бокалы с латте, огромная витрина золотистой выпечки, картонные коробки для тортов. Я все время помнила, что не должна здесь быть, что сегодня защита диплома, что все те люди, которые вообще как-то участвуют в моей жизни и чего-то ждут от меня, - все они ждут от меня другого. Не того, что я делаю сейчас; и не того, что я собираюсь делать в будущем. Когда В. отправился по делам, я осталась одна в городе - вышла на улицу, достала ломо из кармана и вдруг подумала, что это очень крутая жизнь. Я никогда раньше не чувствовала этого. Мне уже довольно долгое время не хотелось оказаться в каком-нибудь другом месте. Хотелось быть именно там, где я была. Впервые в жизни меня все устраивало. Я делала со своей жизнью именно то, что хотела, и постоянное, привычное с детства ощущение, что ты находишься не там, где тебе хорошо, что ты все время хочешь выйти, выйти куда-то наружу, непонятно на самом деле куда, - оно исчезло. Оно действительно исчезло.

В конце концов мы уехали из Риги. Я нашла кафе, где пекли булочки. В задней комнате стояла печь, у печи сидела женщина и постукивала по ней пальцем, запах был просто расплавленное золото, просто безумие. Я закрыла глаза. Волосы совершенно мокрые. Чувствуешь себя так, как всегда чувствуешь себя в городе, где никогда раньше не был. Дождь, трамваи, птицы, которые раскроили небо, спагетти-автомат, шоколадная пенка на стенке стакана, тигр в вольере, невозможность купить пирожное домой, потому что никакого дома нет и не нужно. В конце концов, мы уехали. Было три часа дня и уже начинались сумерки. Прическа, которую мне сделали вчера вечером, еще кое-как держалась. Уезжать было не больно.

Мы разговаривали о том, что эти пограничные пункты внутри Евросоюза теперь превратились в совершенно потусторонние места. Только что мы проехали один такой пункт: таможню между Литвой и Латвией. Здесь просто никого не было. Остались знаки, предупреждающие о близкой границе, знаки ограничения скорости, таблички, направляющие легковые машины и грузовики на разные полосы, а сами светофоры над полосами были выключены. Все шлагбаумы были подняты. Все окна и двери самого здания закрыты. Мы снизили скорость и медленно проплыли границу; дождь совсем залил асфальт. Нигде никого не было. Два тяжелых, поникших от воды флага. Граница скрылась из виду, но вокруг ничего особенно не изменилось. Мы решили, что хорошо бы законсервировать эти места, оставить все как есть и превратить в музеи, устраивать внутри кочующие выставки на тему международных отношений Литвы и Латвии, Болгарии и Румынии, Польши и Беларуси, в зависимости от того, где эти места находятся. Нужно отдать их художникам, которые сумеют сделать так, чтобы это пространство говорило. Ни в коем случае нельзя ничего разрушать. Нельзя сглаживать эти места.

Потом темнеть стало быстрее. Иногда навстречу шли фуры, и В. рассказал, что у водителей грузовиков есть своя собственная радиоволна. Они едут, видят что-нибудь и передают друг другу:
- Вот твою мать, смотри, тут такое! Ты, короче, открой глаза, не спи.
Или что-то в этом роде.
И В. смотрел только вперед, а я еще смотрела по сторонам. То поля, то деревья, потом опять поля. Сумерки еще не очень густые, но разобрать, где там эти поля заканчиваются, все равно не удается. Дворники работали без остановки. Перед нами шла одна-единственная машина. Черный поблескивающий кузов, красные габаритные огни, размазанные дождем. Было скользко, но мы догнали ее. Видимо, мы ехали действительно быстро. Я приоткрыла окно.

Потом олень появился на дороге слева.
И машина, идущая впереди, врезалась в него.

От удара его подбросило в воздух над дорогой и он перевернулся несколько раз. Он рухнул в поле справа и от этого поднялось столько брызг, как будто взорвалась водяная бомба, а потом земля отбросила его еще раз, и он снова грохнулся на землю, и потом больше не двигался.
Черная машина остановилась у обочины.
Мы проехали вперед и тоже остановились.
Фары не разбились. На капоте едва заметная вмятина. Я стояла и мало что видела, потому что водитель черной машины не догадался выключить дальний свет.
- Спасибо, - сказал он. - Не волнуйтесь, все в порядке. Машина в порядке.
Мы отошли и он уехал. Мы вернулись к своей машине и тоже двинулись вперед. Черная машина успела уйти далеко вперед и мы больше не пытались ее догнать. Я заметила справа от дороги странное здание. Стоит почти на обочине, все комнаты ярко освещены, но ни в одном окне не было стекол. На стенах висели какие-то яркие тряпки, какие-то золотые блестяшки. Я успела увидеть в свете фар, что каждое дерево вокруг этого дома перевязано ленточкой, и на каждом стволе нарисовано лицо: продолговатое лицо, нахмуренное, веселое или грустное. Дверь в доме была распахнута и кто-то в красных штанах поднимался по лестнице, и я сказала:
- Давай вернемся.
И мы развернулись.

Оказывается, что мы отъехали довольно далеко от места, где это случилось. Навстречу шли фуры. Мы ехали медленно и всматривались в темноту слева от дороги. То поля, то деревья. Это не могло случиться здесь. Это поле не такое большое. Там не было деревьев. Там у обочины была глубокая канава. Нам стало казаться, что мы уже проехали то место. Я собиралась сказать: всё, это всё, он ушёл. И в этот момент мы увидели и канаву, и огромное поле, и темный клубок, лежащий так далеко от дороги, что его нельзя было бы заметить, двигайся мы быстрее.
Мы опять развернулись. Оставили машину на обочине, включив аварийные огни, и спустились к нему. Поле было действительно очень большое. Мы не смогли перемахнуть через канаву и пришлось идти прямо по воде. Поле под нами медленно оседало куда-то вниз. Стоило остановиться, как ступни начинали медленно погружаться в землю. Олень лежал неподвижно. Он никуда не ушел. Он был теплый.
Я положила ладонь на его шею.
За нашими спинами, рассекая воду, шли караваны грузовиков. Везли товары, продукты, холодильники, все, что угодно. По всей Европе в темноте шли бесконечные караваны грузовиков, туда и обратно, и у каждого из них был пункт отправки и пункт назначения, и водители переговаривались друг с другов на собственной радиоволне. Потом я поднялась и мы обняли друг друга. Мы не повезли его никуда - ни хоронить, ни жаловаться, ни делать из этого громкое дело. То есть, мы совсем не знали, что нам делать, когда все это случилось. Нужно хотя бы немного времени, чтобы вновь начать дышать, когда сталкиваешься с внезапной смертью. Потом мы просто молчали. Мы оставили его на поле и вернулись на шоссе. На обувь налипли комья грязи, на обувь и на джинсы, до самых щиколоток. Потом мы ехали всю ночь, молча. В какой-то момент мы открыли окна, чтобы не заснуть, и в машину вошел дождь. В России, сразу после границы, началась такая чудовищная дорога, что приходилось держаться за поручни. В четыре утра нас остановил милицейский чувак с красными глазами и пришлось дать ему денег, потом мы двинули дальше.

URL
воскресенье, 06 февраля 2011
02:20 

Доступ к записи ограничен

верхом на ките
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

URL
суббота, 05 февраля 2011
23:32

верхом на ките
анкета - это все равно что с кем-нибудь поговорить.
читать дальше

@темы: ask me

URL
среда, 02 февраля 2011
14:47

верхом на ките
мы съехали с автострады белград-ниш, заплатили пять евро и оказались в глухой и бедной сербии. деревни лепятся вдоль дороги. во дворе недостроенного дома прямо на траве стоит почерневший снеговик с палками вместо рук. иногда где-то блеснет автосалон "рено" или "ниссан", все с иголочки, а по краю встречной тощая лошадь тянет повозку.
мы приспособили на багажник сверху четыре колеса, летняя резина. и синий превратился в героя сафари.
на автозаправке англичанин с фотоаппаратом принимает нас за журналистов, которые едут в косово, а мы нет.
мы не журналисты и мы едем к себе домой, и конец путешествия уже близко.
последние уютные вечера в машине. скользкая дорога, запас бесплатных яблок из хостелов, птичья коробочка с орехами или соленым печеньем.
плитка черного шоколада с перцем, потому что, если едешь в темноте и засыпаешь, именно черный шоколад с перцем отлично помогает. в начале. потом еще помогает открыть все окна и что-нибудь во все горло петь. и еще помогает испугаться, когда просыпаешься и видишь, что едешь по встречной.
потом мы еще обедали в пустом ресторане на плотине, тратили сто сербских динаров на кофе, проезжали застывший в снегу горнолыжный город, давали взятку черногорскому пограничнику, который не хотел пропускать колеса, вместо ужина взяли по кофе с бренди в колашине, где посреди площади в минус десять стоит и как ни в чем не бывало работает фонтан. и в воскресенье вечером мы добрались до дома.
нас встретили коты и проблемы. коты действительно подросли и по-прежнему держатся вместе.
внутри дома так холодно, что пришлось купить обогреватель.

@темы: christmas tiger blues, herceg-novi

URL
суббота, 29 января 2011
01:58

верхом на ките
наш навигатор не видит никакую адриатику.
разве что пару главных дорог.
и когда мы сворачиваем с е-70, чтобы найти свой хостел, то оказываемся просто нигде.
это нигде трущобное и беспорядочное; по-настоящему трущобное: есть целый район, где все дома из пластика, полиэтилена, шин и всякого другого хлама, вокруг пустырь, люди занимаются обычными хозяйственными делами среди этого всего; зеленые вагоны древнего швейцарского трамвая сцеплены по трое; светает рано и это не дает выспаться, хотя мы приехали только к трем утра, а до этого была дорога.
завтра к вечеру мы должны быть в колашине, черногория.
а послезавтра - в герцег-нови; дома.
не знаю, чего ждать.
еще восемьсот километров.

@темы: christmas tiger blues

URL
воскресенье, 23 января 2011
00:28

верхом на ките
про карма-йогу говорят, что главное в ней - выполнение предписанных обязанностей без привязанности к плодам своего труда. но никто не говорит, что ты можешь вовсю получать от этого удовольствие. примерно как от хорошей музыки, только как если бы музыкой был ты сам.
окей. в хо карма-йога начиналась после утреннего класса и пшеничного чая daliah. мы сидели в столовой, глядя на снег, и грея руки о высокие стеклянные стаканы, когда появлялся педро и принимался распределять задания. карма-йога дает тебе колоссальное ощущение выполненного долга и собственной необходимости, а кроме того и практической пользы от нее масса. мы расчищали двор и дорожки от снега, шили чехлы для ковриков, мыли полы, окна и стекла дверей, готовили еду, таскали дрова, убирали конюшни и чистили лошадей, красили стены, пристраивали дополнительную комнату к rosen house и порой не без риска для жизни. например, огромный датчанин туэ чуть не свалился с крыши, когда полез туда счищать снег; а старая финка ума преувеличила свои возможности, вызвавшись носить дрова в эккебакен. мне поручили счищать лед с самой огромной лошадки в двадцатиградусный мороз, но я не удержалась и даже тут получила удовольствие. ты трудишься не для собственного материального блага и все говорят, что в карма-йоге важно бескорыстие и отсутствие заинтересованности; ты делаешь то, что должно быть сделано. но у меня ничего не получалось. все задания доставляли мне такое удовольствие, мне так нравился сам процесс, а также то, что получалось в конце (чистые стойла и чистые кони, которые едят свою морковку; раскопанная тропинка на холм; яркая гора порезанной тыквы-хоккайдо среди кухонного алюминия и запах хлеба в конвекционной печи), что налицо была моя личная, совсем личная заинтересованность. мне нравилось молчание во время работы и запрет на small chats, оставаться одной на поле с шестью лошадьми и разбрасывать корм в снегу, уворачиваясь от их настойчивых преследований, бросать лопату в снег и смотреть, как солнце поднимается над холмом, освещая эккебаккен, мастерскую и летний навес. чаще всего я была в конюшнях, с лошадьми или на кухне, и, пожалуй, на кухне было интереснее всего.

я попала туда в первый же день, когда правила были еще не строгими и говорить было можно. потом появился запрет на разговоры во время работы и в столовой, а в последние дни была полная тишина на два дня. кухня в хо - это спуститься по лестнице, в конце коридора и налево. ты надеваешь фартук и кроки, моешь и дезинфицируешь руки, а потом идешь к лотте и лотта дает тебе какую-нибудь задачу. лотта - это высокая шведка. она коротко острижена и похожа на мальчишку. лотта курносый нос! короче, она то, что надо. чаще всего тебя отправляют в специальную комнату для чистки овощей и ты чистишь картошку, тыкву, морковку, бататы, в четыре или в шесть рук. острые ножи, холодная вода, очистки, очистки. тот, кто приходит последним, обычно встает за посудомоечную машину. еда в хо, натурально, вегетарианская, а после шанк пракшаланы исключаются молочные продукты, свежие фрукты и овощи. никакого чая или кофе: только травяной настой или холодная вода. в то первое утро мы чистили картошку на пару с кристером, он из стокгольма, из семьи профессиональных пекарей. признался, что специально проник на кухню в первый же день: сам он работает приглашенным поваром и ему интересно посмотреть, как здесь все устроено. для дилетантов, сказал он, здесь вполне ничего. ян отправил в печь двенадцать хлебов и они начали проявлять себя как раз, когда мы закончили чистить картошку и вернулись из специальной комнаты; в кухне пахло как в булочной. лотта размешивала бобы, норвежка олауг готовила пасту из подсолнечных семечек и у нас с кристером были розовые, детские от воды пальцы. когда время карма-йоги заканчивается, то откуда ни возьмись появляется педро. он звонит в колокольчик и возвещает: karma-yoga is over! welcome to the yoga-room! этот колокольчик слышно даже в эккебаккене, через поле. я уходила последней и, растирая в ладонях крем, спросила лотту, как сказать по-шведски - спасибо, еще увидимся?
- tack, - сказала лотта, - vi ses.
потом в какой-то другой день карин научила меня слову "лошадь"; а термодор в день шанк пракшаланы - как считать от одного до трех и "одиннадцатый стакан"; а до этого даша в стокгольме сказала, что пчела - это humla; а в фильме "fucking Åmål " за русским переводом было слышно, как элин просит о чем-то джессику и говорит при этом - "пожалуйста, прости", но почему-то первым в этом списке все равно стоит "увидимся". это второй скандинавский язык, который я начинаю, и, судя по всему, он будет гораздо проще, чем финский. увидимся. vi ses.

потом, через десять дней после нового года, мы считаем знаки копенгагена. мы стоим на палубе парома через каттегат и дания приближается к нам. там темно. выехав на трассу, мы отмечаем: темно и совсем другое ощущение от движения. они ездят очень резко, не обозначают перестроения, превышают скорость. они другие. здесь нет снега и поэтому очень темно.
знаки: это туман - в тумане скрываются верхушки аттракционов в парке тиволи, закрытом до весны. велосипедисты - велосипедисты это очень большой поток, и они делают сигналы о своих перестроениях. лед - весь канал скован льдом, но очень неровным, на таком льду нельзя кататься на коньках. равнодушие.
держать машину в дании очень дорого: дорого купить, дорого обслуживать, бензин ужасно дорогой, не говоря уже о парковке. ни один из прохожих не может дать нам ответа, когда ночью в старом городе мы пытаемся выяснить, можно ли оставить синего на улице, которую мы присмотрели. "да у меня никогда в жизни не было машины!" - не останавливаясь, сообщает нам сорокалетний в пальто, которому здесь в москве подошел бы свой собственный джип и свой собственный театр. и исчезает в сыром темном воздухе вместе со своими товарищами, смехом, небрежным шарфом. одна щека у него чуть алее, чем другая, как будто он сидел у камина. в конце концов: не ближе десяти метров от перекрестка! никогда напротив подъезда! никогда на месте для инвалидов! никогда без парковочного билета! только на обозначенных белыми линиями местах! держать машину в дании - очень неудобно, для этого все условия. наконец, мы оставляем синего на крошечной улице, снабженного необходимым парковочным билетом ("включай сигнализацию, если что, мы будем поблизости" ), и идем пить кофе, а он исчезает в снегопаде. с неба бросают именно столько снега, чтобы для одних было романтично, а для других не страшно от каменной черноты копенгагена, и чтобы на следующее утро от этого снега не осталось и следа.

комнатная собачка в хостеле лижет мне пальцы, подходя познакомиться. на завтрак дыня, а на обед айриш-кофе в планетарии. "вас двое и вы можете сесть только за столик для двоих!" - арабский веганский буфет за девяносто девять крон и многочисленные кафе почти без обстановки, но с настоящим камином; цветы на улицах - все-таки копенгаген такой юг, даже по сравнению со стокгольмом, не говоря уже о лулео, каликсе, рованиеми и дальше вверх. мы ходим пешком, ищем каток и не находим его; смотрим в планетарии большой imax-фильм про симбиоз рыб на дне моря; делим на двоих черничный ("но почему он зеленый?" ) маффин из "7-11" и ищем церковь. за завтраком приходи смс от коли, в которой он выражает соболезнования; и мы быстро понимаем, что это ирина, сразу догадываемся. а мама в., деликатная душа, как ей свойственно, не захотела нас расстраивать и ничего не рассказала; когда мы пишем ей, то она кратко просит зайти в церковь, потому что похороны как раз сегодня, а остальное обещает рассказать потом. все церкви уже закрыты, когда мы выходим из планетария, и мы решаем зайти на следующий день в кёльнский собор, потому что так сложен маршрут.
когда мы возвращаемся за свой стол только для двоих с тарелками, полными острых салатов и горячих овощей, похожих по форме на космические ракеты, то на стенде с открытками я вдруг нахожу открытку с надписью "ses vi?". это не почтовая, а рекламная открытка. буквы как будто вышиты на белом полотнище. я сажусь за стол и у меня вдруг появляется ощущения, что это вся швеция спрашивает: увидимся? вся швеция: и даша с юханом, которые мчатся на коньках по льду, и карин, которая сейчас вместе с командой инженеров разрабатывает проект реконструкции одной из стокгольмских площадей, и кари с лиисой и их незабываемая овчарка нелли, которая не лает на медведя, потому что ей не нравится звук ружейного выстрела; и кристин, норвежка с лофотенских островов, которая заботится о лошадях в хо; короче, все люди, с которыми тебе было хорошо, и все места, где ты был безоговорочно, порой безосновательно счастлив, счастлив на вдох и на выдох, счастлив до такой степени, что ты уже перестаешь быть собой и своей биографией и становишься просто светом.
я сижу в маленьком веганском ресторане в центре копенгагена и копенгаген кажется мне самым угрюмым, самым мрачном отрывком в этом блюзе, и передо мной пустая тарелка, скомканная салфетка, приборы с чуть смещенным центром тяжести, горящая свеча и открытка, и я совсем не хочу думать о том, что впереди, и этот вопрос, первые слова на шведском, у меня в руках: увидимся? он превращается в: - ты будешь счастлив еще? ты сможешь?

и потом мы гоним до мюнхена по немецким трассам, они очень утомительные, на них все самолеты, едут под сто шестьдесят; и один час такой дороги выматывает также, как три часа по какой-нибудь скандинавской дороге; мы слушаем subterranean homesick blues боба дилана и нескончаемый гул трех полос в одну сторону и трех полос в другую; в кёльне, в веймаре, в ильменау нас застает дождь и на площадях бьют часы; однажды мы видим сразу целых три тягача, которые везут лопасти ветряков, длинные, как самолетные крылья, а потом в мюнхене мы действительно садимся в самолет, а синий остается ждать нас на holiday parking, к которой нужно ехать из терминала на автобусе, мы поднимаемся в небо; и когда-то кто-то из нас спросил: перелетные птицы, когда они думают, что возвращаются - когда летят на юг или когда летят на север? как у них обстоят с этим дела?

@темы: christmas tiger blues, círculo polar, itselle

URL
понедельник, 17 января 2011
00:21

верхом на ките
шоколад!



читать дальше





@темы: christmas tiger blues, camera point

URL