верхом на ките
12:11
Доступ к записи ограничен
верхом на ките
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 05 мая 2010
верхом на ките
маркус посоветовал нам шале и проложил синим маркером маршрут на карте
я вела от будвы до перевала в цетинье, а потом еще с никшича и до шавника в долине
так что теперь кроме тысячи километров ледяных дорог в лапландии, у меня есть еще опыт перевалов и серпантинов, отвесных стен, неожиданных автобусов, пчел, разбившихся о зеркало, которых поток воздуха выбрасывает мне на колени, торможения на сухом асфальте, на свежем асфальте, на гравии, легкая темнота туннелей, которые возникают без предупреждения, и когда встречная машина на перевале сигналит просто так, как будто говорит тебе привет, потому что кроме вас здесь никого нет, и когда она отъедет на десять метров, её уже не будет слышно
через несколько дней мне исполнится 23 года
но я не чувствую их там внутри
(я чувствую там шесть миллиардов)
я вела от будвы до перевала в цетинье, а потом еще с никшича и до шавника в долине
так что теперь кроме тысячи километров ледяных дорог в лапландии, у меня есть еще опыт перевалов и серпантинов, отвесных стен, неожиданных автобусов, пчел, разбившихся о зеркало, которых поток воздуха выбрасывает мне на колени, торможения на сухом асфальте, на свежем асфальте, на гравии, легкая темнота туннелей, которые возникают без предупреждения, и когда встречная машина на перевале сигналит просто так, как будто говорит тебе привет, потому что кроме вас здесь никого нет, и когда она отъедет на десять метров, её уже не будет слышно
через несколько дней мне исполнится 23 года
но я не чувствую их там внутри
(я чувствую там шесть миллиардов)
воскресенье, 25 апреля 2010
верхом на ките
только что у нас на стене показывали звезду
звезда висела прямо над моей египетской фреской, прямо над зеленым фараоном
свет падал таким образом, что все стеклянные блоки, которые мы вмонтировали в стены во время ремонта, ожили и стали из цветных совсем прозрачными. свет проходил сквозь них и на стенах плыли желтые и голубые блики. потом в. вернулся с занятия и стал показывать свой проект, который он оставил на столе. сначала ты поднимаешься на одну ступеньку в пятнадцать см, потом на другую. ты оказываешься в спальне. засчет поднятого уровня пола окно оказывается у самых ног. чугунная решетка на уровне пояса. мы перемещаемся по плану квартиры с мебелью, с фактурой полов, солнце заходит слева, из-за дома с мансардами. мы договорились, что в черногории мы остановимся у маркуса в хостеле hippo. маркус даже предлагал приехать за нами в аэропорт, но мы внезапно нашли машину в sixt, выкупили ее на неделю. молодцы, сказал маркус, так вы сможете действительно увидеть монтенегро; и я впервые подумала про черногорию не как про место для проекта, а как про страну, которую кто-то любит. юля с белорусской посоветовала кемпинг, между петровачем и свети-стефан, где летом можно устроить выездной семинар. володя прислал нужные контакты, риэлторы; я сижу и думаю, как свести всё это и еще пятьсот разных мелочей воедино, когда вечерний свет исчезает, и в. зажигает фонари в прихожей, так что работать начинают другие стеклянные блоки, фиолетовый и красный: они бросают на потолок маленькое северное сияние. сегодня утром, на занятии финским мы слушаем текст isoisä tarinoi, где дедушка и нина сидят на кухне, едят бутерброды с сыром, пьют какао и дедушка рассказывает, как он по субботам ездил на танцплощадку куда-то за пятнадцать километров, потом проходим perfekti, прошедшее время, и играем в игру "я никогда не...". в следующую пятницу оля уезжает домой в петрозаводск, в пятницу последнее занятие по живописи; но мы вернемся обратно в мск только во вторник; это значит, что я останусь со своей копией один на один; в.д. спрячется в своей мастерской и больше не придет на занятия. звезду тоже больше не показывают на стене. на фонарях, которые мы разрисовывали в прошлом году, в начале осени, естественным образом появились кракелюры. такие дела.
звезда висела прямо над моей египетской фреской, прямо над зеленым фараоном
свет падал таким образом, что все стеклянные блоки, которые мы вмонтировали в стены во время ремонта, ожили и стали из цветных совсем прозрачными. свет проходил сквозь них и на стенах плыли желтые и голубые блики. потом в. вернулся с занятия и стал показывать свой проект, который он оставил на столе. сначала ты поднимаешься на одну ступеньку в пятнадцать см, потом на другую. ты оказываешься в спальне. засчет поднятого уровня пола окно оказывается у самых ног. чугунная решетка на уровне пояса. мы перемещаемся по плану квартиры с мебелью, с фактурой полов, солнце заходит слева, из-за дома с мансардами. мы договорились, что в черногории мы остановимся у маркуса в хостеле hippo. маркус даже предлагал приехать за нами в аэропорт, но мы внезапно нашли машину в sixt, выкупили ее на неделю. молодцы, сказал маркус, так вы сможете действительно увидеть монтенегро; и я впервые подумала про черногорию не как про место для проекта, а как про страну, которую кто-то любит. юля с белорусской посоветовала кемпинг, между петровачем и свети-стефан, где летом можно устроить выездной семинар. володя прислал нужные контакты, риэлторы; я сижу и думаю, как свести всё это и еще пятьсот разных мелочей воедино, когда вечерний свет исчезает, и в. зажигает фонари в прихожей, так что работать начинают другие стеклянные блоки, фиолетовый и красный: они бросают на потолок маленькое северное сияние. сегодня утром, на занятии финским мы слушаем текст isoisä tarinoi, где дедушка и нина сидят на кухне, едят бутерброды с сыром, пьют какао и дедушка рассказывает, как он по субботам ездил на танцплощадку куда-то за пятнадцать километров, потом проходим perfekti, прошедшее время, и играем в игру "я никогда не...". в следующую пятницу оля уезжает домой в петрозаводск, в пятницу последнее занятие по живописи; но мы вернемся обратно в мск только во вторник; это значит, что я останусь со своей копией один на один; в.д. спрячется в своей мастерской и больше не придет на занятия. звезду тоже больше не показывают на стене. на фонарях, которые мы разрисовывали в прошлом году, в начале осени, естественным образом появились кракелюры. такие дела.
среда, 21 апреля 2010
верхом на ките
январь
мы встречаем новый год в лапландской горнолыжной деревне, взбираемся на снегоходах на самую вершину горы, где стоит совершенно обмерзшая ледяная избушка, спускаемся вниз в полярных сумерках, я не встаю на горные лыжи, мы просто катаемся на беговых в метель и в ясную погоду, с утра, когда темно и у каждого на лбу фонарики, и коротким полярным днем; однажды после длинного спуска я всё-таки падаю, хохочу и машу ногами с лыжами, а когда поднимаюсь, то вижу, что среди деревьев стоит олень и смотрит космическими глазами, я перестаю дышать и он медленно подходит ближе. потом, сидя в кафе antik-anna на трассе между куволой и хельсинки, мы с в., бесконечно уставшие, даём друг другу слово никогда больше не устраивать путешествий с чужими людьми, которые этого не хотели, я выбираю на чердаке у антик-анны старую рамочку со старой фотографией за 2 евро, мы садимся в машину, а потом, после возвращения, после целых суток бесконечной трассы, я остаюсь в квартире у в., никуда не уезжаю. до этого я еще жила на южной и иногда оставалась ночевать, но когда мы вернулись, я никуда не уехала и потом вообще никуда больше не уезжала.
февраль
взяв чужую машину, мы доезжаем до хельсинки, а оттуда улетаем в рим, в аэропорту вантаа двое смуглых, худеньких, сорокалетних хиппи, мужчина и женщина, выходят покурить на улицу, на них обоих невероятные оранжевые одежды, весь полет в. спит, положив голову мне на колени, а я смотрю на финнов, взяв в риме маленький синий фиат-панда едем на побережье, завтракаем яблоком, глядя на море, на одном из бульваров, в соседней машине, ссорятся муж и жена, оба в костюмах, они кричат так, что их слышно через закрытые окна, в умбрии мы заходим в бар где-то на углу, пьем горячий шоколад, а потом в ассизи на пустынной площади нас встречает ж., приехавший на огромной машине без четвертой передачи, и внезапно мы носимся по средневековому городу, потом едим соевую пиццу, он везет нас в дом над долиной, а потом утром мы все втроем едем в ананду на йогу, занятие в шесть, вокруг темно и по дороге у обочины встречается дикобраз, потом мы смотрим участки и дома на продажу, в городе, в деревне и на холме, высоко-высоко, там продают половину дома с полем и с заброшенной мельницей на краю, сразу у края мощеного двора - обрыв, и крыши домов внизу, так близко, что можно прыгнуть на них.
март
все начинают говорить о госах, я не вижу никакой причины ходить в институт и чувствую отчуждение. все пишут дипломы и нервничают, я каждый вечер жду в. с работы и это так невыносимо, что я не знаю, куда себя деть; смотрю на снег, пишу рассказы про лену-девочку-из-квартиры-двенадцать и их набирается так много, что почти диплом; по-моему, весь март - это ожидание в темноте, веточки укропа на обед, танцы и бессонница; потом в конце марта мы едем в оби, покупаем несколько сосновых досок и в одно воскресенье сооружаем кухонную скамейку, приделываем её к стене, красим в синий, как в швеции.
апрель
по интернету мы разыскиваем маленький bed & breakfast в финляндии, недалеко от границы, выкраиваем несколько дней и в пятницу вечером уезжаем, взяв в "хлебе насущном" два кофе и четыре куска хлеба с оливками; мы едем всю ночь, в метель, и в субботу днём добираемся до лаппеенранты; B&B оказывается огромным деревенским домом в два этажа, с круглым двором, флагштоком, трактором и прочими делами; мы оставляем вещи и едем завтракать на заправку, уже четыре часа дня, в лаппеенранте падает снег, киоски с мороженым закрыты, музей купца волкова закрыт, мы пьем кофе и весь вечер раскрашиваем брошки из пластика, которые я слепила ещё в москве, как дети которых оставили в игровой комнате; в музее маленьких железных дорог мы покупаем маленькую железную дорогу "хогвартс", а вообще среди всего этого снега, в деревянном доме, в комнате под самой крышей довольно одиноко и с этим одиночеством вдвоём мы возвращаемся обратно, мы приезжаем в среду и четыре часа стоим в пробке на ленинградке, а потом на набережной и от солнца внутри машины становится так душно, что трудно дышать. заехав на обратном пути в лаппеенранту мы останавливаемся около магазина влосипедов, заходим, пробуем разные подержанные на заднем дворе, катаясь по снегу и выбираем синий велик с корзиной, и некоторое время в. едет впереди на машине, а я еду за ним на велосипеде, потом мы кладем его на заднее сиденье и тогда наша скорость становится значительно выше.
май
мне скучно, я иду на собеседование в старбакс, меня тут же берут на работу, 12 мая начинается тренинг, в главном офисе мальчиков и девочек натаскивают на постоянный позитив и ценности старбакс, мастер-класс по эспрессо устраивается в меге-белая-дача, мастер-класс по холодным коктейлям в старбакс-шереметьево, куда надо ехать на экспрессе; потом я прихожу на арбат 38 и эта работа оказывается настолько тяжелой физически и пустой, абсолютно пустой, что я с трудом выдерживаю две недели, а потом еще две. в это время сестра кристина приезжает в москву, чтобы устроиться на какую-нибудь работу и не оставаться в уфе, что угодно, только бы не оставаться в уфе; мама приезжает тоже, и в мой день рождения мы вместе сидим в кафе, и она рассказывает, что думала обо мне, когда я ещё не родилась и что себе представляла, и как потом, после наркоза, который ей вкатили на кесаревом, несколько лет жила в соввершенном тумане, мы обе немножко плачем. в. ждёт на улице, пока я закончу вечернюю смену, потом он надевает ролики, я сажусь на велик и мы возвращаемся с арбата домой, на фрунзенскую; и эти ночные возвращения - самые лучшее время того периода, когда от усталости не хочется ничего, ничего абсолютно.
июнь
в июне мы навсегда сдаём квартиру на южной, я собираю оставшиеся вещи и насовсем переезжаю к в.; бросаю одну работу, звоню в кофебин по старой привычке, прихожу тужа к семи утра, потом всё лето встаю в 4-40 к утренней смене. по вечерам мы ездим на воробьевы горы, в заказник, где к в. приезжают всякие ребята и он занимается с ними цигуном, немножко йогой; едим черешню, катаемся на крошечной канатке около трамплина, решаем никогда не жениться, записываемся на курсы финского в nordic school, занятия по вечерам, три раза в неделю. у нас две преподавательницы: тамара и оля, тамара на все вопросы отвечает: ну вот так финны говорят, а оля крутая и с ней мы по-настоящему что-то понимаем. на день уезжаем в питер, добираемся до финского залива, долго идем по песку, потом вдруг засыпаем под деревом, среди кустов шиповника; находим на итальянской улице кафе "марракеш", где нам делают кофе с чесноком и мёдом, а на следующее утро, уже в москве, я рассказываю об этом всем своим знакомым в кофебине; я никого из них не знаю по имени, кроме леонида леонидовича и виктора лаппы, но это не мешает нам каждый день бесконечно общаться.
июль
июль - это просто черешня, звон комаров в тенистых местах заказника, черные вьетнамки, пыль, работа, велосипедные ночи, мороженое, цветочная пыльца и такие упражнения каждое утро, после которых трудно спускаться по ступенькам, идти, стоять, ходить, сидеть; а когда немножко отпускает, то чувствуешь огонь в каждой клетке. я перестаю простужаться, но вместе с тем перестаю читать, писать, с кем-нибудь встречаться, делать что-нибудь, кроме кофе; и это становится опасно. в конце июля мы садимся в машину, доезжаем до хельсинки, переправляемся в швецию, ночуем в уддевалле, где славо, полицейский из польши, который тренирует тут других полицейских со всей швеции всяким бойцовым техникам, забирает в. на целое утро и показывает ему всякие секреты ударов, нападений, прыжков и всё такое. идёт дождь, я брожу по городу, кеды промокли, розы промокли, фонтан на площади перед школой промок, и маленькая зелёная женщина в центре фонтана промокла; свернув в подворотню, я прохожу дворик с цветами, ещё раз сворачиваю и оказываюсь на площадке, деревянные скамейки для зрителей поднимаются вверх ряд за рядом, я забираюсь на самый верх и сажусь там; сзади деревья, слева по краешку ступеньки ползёт большая улитка, нигде никого нет, дождь становится слабее.
август
из смёгена, деревушки на побережье, где такой ветер, что люди должны быть невыносимо стойкими, мы едем в норвегию, там бензин дороже, названия другие, всё другое и не очень уютно, мы ночуем в машине у какой-то горной реки, чистим зубы на заправках, всё время едем, но не доезжаем до бергена, куда собирались, а сворачиваем на север, вместе с машиной сто раз переправляемся на всяких паромах, то поднимаемся вверх, то спускаемся вниз, и всё время едем; это большая ошибка, потому что путешествие было бы гораздо интереснее, если бы мы остановились где-нибудь; на севере начинаются берёзы и болота, на самой границе со швецией по дороге идут олени, обходят машину с обеих сторон, мы всё время ищем место, где переночевать и оба раза в швеции нам попадаются невообразимо тихие места; один раз - у озера, второй раз - на берегу залива, уже недалеко от стокгольма; первый раз мы даже не можем никому заплатить, потому что уже вечер и всё закрыто, утром завтракаем черникой и уезжаем, потому что опять надо двигаться дальше, потому что всё привязано к расписанию паромов, к расписанию работы, потому что возвращение по расписанию. в стокгольме уже ни на что не остаётся времени, ни встретиться с дашей, ни просто побродить; в кемпинге "сандвикен" на берегу залива мы просыпаемся раньше всех, по камням забираемся на край бухты, смотрим в в сторону финляндии, и в доме выше по склону в окне горит лампа, как будто кто-то читал там всю ночь, а потом заснул. мы собираем палатку, бросаем ключ от душевой в красный почтовый ящик, садимся в машину и отчаливаем, у меня в кармане карта кемпинга с обозначением мест для трейлеров и для палаток, залив обозначен большим буквами STRAND.
все ещё август
на пароме, который идёт в хельсинки, мы ужинаем в каком-то ресторане, где не были раньше, я не помню, какая была еда, какое вино мы пили, или это была просто холодная вода. на пароме первый раз за всю норвегию был душ; правда, ещё в швеции был душ в кемпинге, но там нужно было бросать в автомат монетку в пять крон, чтобы текла горячая вода; поэтому мы просто купались в море. весь ужин мы проговаривали всё то, что мучило нас всю дорогу; то, от чего поездка была похожа на бегство за тем, чего вообще нет; в этом была виновата я, и поэтому мы нигде не задерживались долго: мы ночевали среди карликовых берез и можжевельника, поставив палатку прямо на мшистом камне, комары кусали за коленки, от костра валил дым, а потом в семь утра мы встали и долго выбирались оттуда обратно к машине, потеряли тропинку, шли по болоту, промокли по колено, исцарапались, проехали еще немного вверх, туда, где уже кончились все деревья, опять бросили машину и взобрались на самую высокую вершину, которая здесь была; там были камни, мхи и ветер; солнце поднималось; мы видели вдалеке, как идут треккеры, и даже издалека было видно, какие удобные у них ботинки. но потом мы опять ехали, останавливались на мороженое, опять ехали, смотрели на парапланеристов над озером, опять ехали, ну и конечно это никуда нас не привело. в 22-30 мы спустились на пятую палубу в спа-салон, где работала массажистка линда из таллина; я заснула у нее на кушетке и проснулась от того, как пенится и громыхает вода где-то у борта - мы остановились у островов, постояли и поплыли дальше.
потом в августе в. окончательно бросил свою работу, мы сидели на траве чистопрудного бульвара, ели дынное мороженое перед финским и он по телефону договаривался с адвокатом о всяких делах; а потом все судебные процессы закончились, апелляции подавать больше было не надо. мы ещё раз съездили в лаппеенранту на три дня, поставили палатку под старым деревянным лыжным трамплином, плавали в озере, взяли напрокат два красных велосипеда и доехали до B&B miekkala, где были в апреле.
из хозяев был только петри, из гостей - никого; он угостил нас кофе и пока шел дождь мы сидели втроем на веранде под огромным белым зонтом.
в музее искусств карелии мы смотрели всякие фотовыставки в левом крыле, а в правом в темной комнате показывали фильм boarder lands, про узкую полоску земли между россией и финляндией, и мы ходили на этот фильм дважды.
сентябрь
в сентябре кончается финская виза, начинаются занятия в институте, я вижу во сне никольскую, не хожу на лекции, езжу на велосипеде по фрунзенской набережной, мы начинаем хоть немного разговаривать с кириллом во время утренних смен, а в конце сентября поезд москва-севастополь, потом синий троллейбус севастополь-ялта, потом маршрутка ялта-симеиз, гостиница с запущенным садом, щербатыми лестницами и комнатами прямо над галечным пляжем, в шесть утра кто-то уже купается, кто-то медитирует у воды, мы ныряем в больших и холодных волнах, голодаем три дня, каждое утро ходим заниматься на спортивную площадку около школы; на рынке продают инжир, арбузы, дыни, сливы и мёд, а нам нельзя сделать даже глотка воды. канатка, ай-петри, ветер, верблюды, цветные дождевики; мы покупаем себе цветные дождевики, надеваем их и поднимаемся на зубцы, татары зовут нас на плов и на суп и на чай, ледяные источники, все переносят голод по-разному, кто-то веселится, кто-то анализирует, кто-то ноет. в день выхода на рассвете на пляже много людей, все делятся друг с другом яблоками - чистить зубы пастой нельзя, вместо этого нужно пожевать яблоко; пьют воду; купаются; когда всё заканчивается, мы не выдерживаем, поднимаемся на верхнюю дорогу над симеизом, час сидим на обочине и ловим маршрутку, смотрим на черные силуэты кипарисов, добираемся до симферополя, находим сговорчивых проводников и уезжаем в москву на три дня раньше. пока мы едем и поезд поет свою песню, начинается октябрь.
октябрь
изо дня в день я хожу на работу к семи часам утра, каждый день всё темнее, пару раз вместо метро я еду на велике по фрунзенской набережной, перебираюсь через мост у храма на кропоткинской, оставляю его втиснутым между окном и автобусной остановкой перед кофебином, и во время работы смотрю, как он там. он такой синий. еще я смотрю на ирену. первый раз я замечаю ее, когда она заказывает мегакапуччино, и не приходит за ним; я в третий раз выкрикиваю, выискиваю ее в зале; она в углу говорит по телефону и плачет, вернее, кричит и плачет; я отношу ей кофе за столик так бесшумно, как будто меня нет. потом она подходит, покупает кофе на пять тысяч, и между нами начинается контакт; она каждый день работает вместе с мешковатым коллегой и садится как раз напротив моей половины стойки; я смотрю на нее, в конце октября она начинает мне улыбаться. тридцать первого утром я прихожу, надеваю рожки и боа, и два дня хеллоуина мы веселимся напролет, пока лёша, который надел пижаму и домашние тапочки, не говорит, что увольняется и работает последний день. я не верю до тех пор, пока он не выходит во двор, где выкидывает в мусорный бак напротив "артишока" свои джинсы и ботинки; под стойкой еще несколько недель стоит бутылка виски и все бариста, уходя после смены делают себе что-нибудь с алкоголем. лешина жена, наташа, по-прежнему приходит заниматься итальянским с ученицами, назар закрывает мото-сезон и приходит пешком, как все люди; в семь утра уже непроглядно темно, а так все идет своим чередом.
ноябрь
в ноябре однажды вечером к нам приходят богдан и тамара, смотрят на стены, оценивают, соглашаются, говорят, что будут работать с девяти и по выходным тоже; в понедельник выходят и начинают ремонт, который тянут пять месяцев, до февраля, а потом в один день пропадают, не отвечают на телефоны, бросают ванну с недоложенной мозаикой, проваливаются с дубликатами ключей. я встаю в четыре сорок пять в комнате, заваленной мешками со смесью и штукатуркой, все чаще хочется уволится, у меня почти всегда утренние смены, потому что в вечерние еще тяжелее, я делаю кофе, привычно чувствуя как позвоночник становится острым и сжатым, больно; мы переезжаем на самый край света, на конечную остановку трамвая номер три, на девятый этаж, где живет мама в., напротив живут его сестра с дочерью и собакой, но сестра куда-то пропала, дочь и собака живут одни, по вечерам, около полуночи, мы встречаем их во дворе; дашино белое лицо светится как луна, а собака не воспитана; трудное время. все наши желания сводятся ко сну; однажды придя к семи, я два часа стою на морозе, потому что кирилл с ключами проспал; потом греемся в "прайме", глядя как все постоянные утренние гости дергают дверь "кофебина", а она не открывается и внутри темно. богдан и тамара ломают стенку между кухней и спальней, паркетчики укладывают бамбуковую доску, дворники за старый шкаф и микроволновку выносят бесчисленные мешки мусора, все неубранные вещи покрываются пылью.
надо на йогу (севастопольская), короткое занятие, а потом можно опять что-нибудь вспомнить
мы встречаем новый год в лапландской горнолыжной деревне, взбираемся на снегоходах на самую вершину горы, где стоит совершенно обмерзшая ледяная избушка, спускаемся вниз в полярных сумерках, я не встаю на горные лыжи, мы просто катаемся на беговых в метель и в ясную погоду, с утра, когда темно и у каждого на лбу фонарики, и коротким полярным днем; однажды после длинного спуска я всё-таки падаю, хохочу и машу ногами с лыжами, а когда поднимаюсь, то вижу, что среди деревьев стоит олень и смотрит космическими глазами, я перестаю дышать и он медленно подходит ближе. потом, сидя в кафе antik-anna на трассе между куволой и хельсинки, мы с в., бесконечно уставшие, даём друг другу слово никогда больше не устраивать путешествий с чужими людьми, которые этого не хотели, я выбираю на чердаке у антик-анны старую рамочку со старой фотографией за 2 евро, мы садимся в машину, а потом, после возвращения, после целых суток бесконечной трассы, я остаюсь в квартире у в., никуда не уезжаю. до этого я еще жила на южной и иногда оставалась ночевать, но когда мы вернулись, я никуда не уехала и потом вообще никуда больше не уезжала.
февраль
взяв чужую машину, мы доезжаем до хельсинки, а оттуда улетаем в рим, в аэропорту вантаа двое смуглых, худеньких, сорокалетних хиппи, мужчина и женщина, выходят покурить на улицу, на них обоих невероятные оранжевые одежды, весь полет в. спит, положив голову мне на колени, а я смотрю на финнов, взяв в риме маленький синий фиат-панда едем на побережье, завтракаем яблоком, глядя на море, на одном из бульваров, в соседней машине, ссорятся муж и жена, оба в костюмах, они кричат так, что их слышно через закрытые окна, в умбрии мы заходим в бар где-то на углу, пьем горячий шоколад, а потом в ассизи на пустынной площади нас встречает ж., приехавший на огромной машине без четвертой передачи, и внезапно мы носимся по средневековому городу, потом едим соевую пиццу, он везет нас в дом над долиной, а потом утром мы все втроем едем в ананду на йогу, занятие в шесть, вокруг темно и по дороге у обочины встречается дикобраз, потом мы смотрим участки и дома на продажу, в городе, в деревне и на холме, высоко-высоко, там продают половину дома с полем и с заброшенной мельницей на краю, сразу у края мощеного двора - обрыв, и крыши домов внизу, так близко, что можно прыгнуть на них.
март
все начинают говорить о госах, я не вижу никакой причины ходить в институт и чувствую отчуждение. все пишут дипломы и нервничают, я каждый вечер жду в. с работы и это так невыносимо, что я не знаю, куда себя деть; смотрю на снег, пишу рассказы про лену-девочку-из-квартиры-двенадцать и их набирается так много, что почти диплом; по-моему, весь март - это ожидание в темноте, веточки укропа на обед, танцы и бессонница; потом в конце марта мы едем в оби, покупаем несколько сосновых досок и в одно воскресенье сооружаем кухонную скамейку, приделываем её к стене, красим в синий, как в швеции.
апрель
по интернету мы разыскиваем маленький bed & breakfast в финляндии, недалеко от границы, выкраиваем несколько дней и в пятницу вечером уезжаем, взяв в "хлебе насущном" два кофе и четыре куска хлеба с оливками; мы едем всю ночь, в метель, и в субботу днём добираемся до лаппеенранты; B&B оказывается огромным деревенским домом в два этажа, с круглым двором, флагштоком, трактором и прочими делами; мы оставляем вещи и едем завтракать на заправку, уже четыре часа дня, в лаппеенранте падает снег, киоски с мороженым закрыты, музей купца волкова закрыт, мы пьем кофе и весь вечер раскрашиваем брошки из пластика, которые я слепила ещё в москве, как дети которых оставили в игровой комнате; в музее маленьких железных дорог мы покупаем маленькую железную дорогу "хогвартс", а вообще среди всего этого снега, в деревянном доме, в комнате под самой крышей довольно одиноко и с этим одиночеством вдвоём мы возвращаемся обратно, мы приезжаем в среду и четыре часа стоим в пробке на ленинградке, а потом на набережной и от солнца внутри машины становится так душно, что трудно дышать. заехав на обратном пути в лаппеенранту мы останавливаемся около магазина влосипедов, заходим, пробуем разные подержанные на заднем дворе, катаясь по снегу и выбираем синий велик с корзиной, и некоторое время в. едет впереди на машине, а я еду за ним на велосипеде, потом мы кладем его на заднее сиденье и тогда наша скорость становится значительно выше.
май
мне скучно, я иду на собеседование в старбакс, меня тут же берут на работу, 12 мая начинается тренинг, в главном офисе мальчиков и девочек натаскивают на постоянный позитив и ценности старбакс, мастер-класс по эспрессо устраивается в меге-белая-дача, мастер-класс по холодным коктейлям в старбакс-шереметьево, куда надо ехать на экспрессе; потом я прихожу на арбат 38 и эта работа оказывается настолько тяжелой физически и пустой, абсолютно пустой, что я с трудом выдерживаю две недели, а потом еще две. в это время сестра кристина приезжает в москву, чтобы устроиться на какую-нибудь работу и не оставаться в уфе, что угодно, только бы не оставаться в уфе; мама приезжает тоже, и в мой день рождения мы вместе сидим в кафе, и она рассказывает, что думала обо мне, когда я ещё не родилась и что себе представляла, и как потом, после наркоза, который ей вкатили на кесаревом, несколько лет жила в соввершенном тумане, мы обе немножко плачем. в. ждёт на улице, пока я закончу вечернюю смену, потом он надевает ролики, я сажусь на велик и мы возвращаемся с арбата домой, на фрунзенскую; и эти ночные возвращения - самые лучшее время того периода, когда от усталости не хочется ничего, ничего абсолютно.
июнь
в июне мы навсегда сдаём квартиру на южной, я собираю оставшиеся вещи и насовсем переезжаю к в.; бросаю одну работу, звоню в кофебин по старой привычке, прихожу тужа к семи утра, потом всё лето встаю в 4-40 к утренней смене. по вечерам мы ездим на воробьевы горы, в заказник, где к в. приезжают всякие ребята и он занимается с ними цигуном, немножко йогой; едим черешню, катаемся на крошечной канатке около трамплина, решаем никогда не жениться, записываемся на курсы финского в nordic school, занятия по вечерам, три раза в неделю. у нас две преподавательницы: тамара и оля, тамара на все вопросы отвечает: ну вот так финны говорят, а оля крутая и с ней мы по-настоящему что-то понимаем. на день уезжаем в питер, добираемся до финского залива, долго идем по песку, потом вдруг засыпаем под деревом, среди кустов шиповника; находим на итальянской улице кафе "марракеш", где нам делают кофе с чесноком и мёдом, а на следующее утро, уже в москве, я рассказываю об этом всем своим знакомым в кофебине; я никого из них не знаю по имени, кроме леонида леонидовича и виктора лаппы, но это не мешает нам каждый день бесконечно общаться.
июль
июль - это просто черешня, звон комаров в тенистых местах заказника, черные вьетнамки, пыль, работа, велосипедные ночи, мороженое, цветочная пыльца и такие упражнения каждое утро, после которых трудно спускаться по ступенькам, идти, стоять, ходить, сидеть; а когда немножко отпускает, то чувствуешь огонь в каждой клетке. я перестаю простужаться, но вместе с тем перестаю читать, писать, с кем-нибудь встречаться, делать что-нибудь, кроме кофе; и это становится опасно. в конце июля мы садимся в машину, доезжаем до хельсинки, переправляемся в швецию, ночуем в уддевалле, где славо, полицейский из польши, который тренирует тут других полицейских со всей швеции всяким бойцовым техникам, забирает в. на целое утро и показывает ему всякие секреты ударов, нападений, прыжков и всё такое. идёт дождь, я брожу по городу, кеды промокли, розы промокли, фонтан на площади перед школой промок, и маленькая зелёная женщина в центре фонтана промокла; свернув в подворотню, я прохожу дворик с цветами, ещё раз сворачиваю и оказываюсь на площадке, деревянные скамейки для зрителей поднимаются вверх ряд за рядом, я забираюсь на самый верх и сажусь там; сзади деревья, слева по краешку ступеньки ползёт большая улитка, нигде никого нет, дождь становится слабее.
август
из смёгена, деревушки на побережье, где такой ветер, что люди должны быть невыносимо стойкими, мы едем в норвегию, там бензин дороже, названия другие, всё другое и не очень уютно, мы ночуем в машине у какой-то горной реки, чистим зубы на заправках, всё время едем, но не доезжаем до бергена, куда собирались, а сворачиваем на север, вместе с машиной сто раз переправляемся на всяких паромах, то поднимаемся вверх, то спускаемся вниз, и всё время едем; это большая ошибка, потому что путешествие было бы гораздо интереснее, если бы мы остановились где-нибудь; на севере начинаются берёзы и болота, на самой границе со швецией по дороге идут олени, обходят машину с обеих сторон, мы всё время ищем место, где переночевать и оба раза в швеции нам попадаются невообразимо тихие места; один раз - у озера, второй раз - на берегу залива, уже недалеко от стокгольма; первый раз мы даже не можем никому заплатить, потому что уже вечер и всё закрыто, утром завтракаем черникой и уезжаем, потому что опять надо двигаться дальше, потому что всё привязано к расписанию паромов, к расписанию работы, потому что возвращение по расписанию. в стокгольме уже ни на что не остаётся времени, ни встретиться с дашей, ни просто побродить; в кемпинге "сандвикен" на берегу залива мы просыпаемся раньше всех, по камням забираемся на край бухты, смотрим в в сторону финляндии, и в доме выше по склону в окне горит лампа, как будто кто-то читал там всю ночь, а потом заснул. мы собираем палатку, бросаем ключ от душевой в красный почтовый ящик, садимся в машину и отчаливаем, у меня в кармане карта кемпинга с обозначением мест для трейлеров и для палаток, залив обозначен большим буквами STRAND.
все ещё август
на пароме, который идёт в хельсинки, мы ужинаем в каком-то ресторане, где не были раньше, я не помню, какая была еда, какое вино мы пили, или это была просто холодная вода. на пароме первый раз за всю норвегию был душ; правда, ещё в швеции был душ в кемпинге, но там нужно было бросать в автомат монетку в пять крон, чтобы текла горячая вода; поэтому мы просто купались в море. весь ужин мы проговаривали всё то, что мучило нас всю дорогу; то, от чего поездка была похожа на бегство за тем, чего вообще нет; в этом была виновата я, и поэтому мы нигде не задерживались долго: мы ночевали среди карликовых берез и можжевельника, поставив палатку прямо на мшистом камне, комары кусали за коленки, от костра валил дым, а потом в семь утра мы встали и долго выбирались оттуда обратно к машине, потеряли тропинку, шли по болоту, промокли по колено, исцарапались, проехали еще немного вверх, туда, где уже кончились все деревья, опять бросили машину и взобрались на самую высокую вершину, которая здесь была; там были камни, мхи и ветер; солнце поднималось; мы видели вдалеке, как идут треккеры, и даже издалека было видно, какие удобные у них ботинки. но потом мы опять ехали, останавливались на мороженое, опять ехали, смотрели на парапланеристов над озером, опять ехали, ну и конечно это никуда нас не привело. в 22-30 мы спустились на пятую палубу в спа-салон, где работала массажистка линда из таллина; я заснула у нее на кушетке и проснулась от того, как пенится и громыхает вода где-то у борта - мы остановились у островов, постояли и поплыли дальше.
потом в августе в. окончательно бросил свою работу, мы сидели на траве чистопрудного бульвара, ели дынное мороженое перед финским и он по телефону договаривался с адвокатом о всяких делах; а потом все судебные процессы закончились, апелляции подавать больше было не надо. мы ещё раз съездили в лаппеенранту на три дня, поставили палатку под старым деревянным лыжным трамплином, плавали в озере, взяли напрокат два красных велосипеда и доехали до B&B miekkala, где были в апреле.
из хозяев был только петри, из гостей - никого; он угостил нас кофе и пока шел дождь мы сидели втроем на веранде под огромным белым зонтом.
в музее искусств карелии мы смотрели всякие фотовыставки в левом крыле, а в правом в темной комнате показывали фильм boarder lands, про узкую полоску земли между россией и финляндией, и мы ходили на этот фильм дважды.
сентябрь
в сентябре кончается финская виза, начинаются занятия в институте, я вижу во сне никольскую, не хожу на лекции, езжу на велосипеде по фрунзенской набережной, мы начинаем хоть немного разговаривать с кириллом во время утренних смен, а в конце сентября поезд москва-севастополь, потом синий троллейбус севастополь-ялта, потом маршрутка ялта-симеиз, гостиница с запущенным садом, щербатыми лестницами и комнатами прямо над галечным пляжем, в шесть утра кто-то уже купается, кто-то медитирует у воды, мы ныряем в больших и холодных волнах, голодаем три дня, каждое утро ходим заниматься на спортивную площадку около школы; на рынке продают инжир, арбузы, дыни, сливы и мёд, а нам нельзя сделать даже глотка воды. канатка, ай-петри, ветер, верблюды, цветные дождевики; мы покупаем себе цветные дождевики, надеваем их и поднимаемся на зубцы, татары зовут нас на плов и на суп и на чай, ледяные источники, все переносят голод по-разному, кто-то веселится, кто-то анализирует, кто-то ноет. в день выхода на рассвете на пляже много людей, все делятся друг с другом яблоками - чистить зубы пастой нельзя, вместо этого нужно пожевать яблоко; пьют воду; купаются; когда всё заканчивается, мы не выдерживаем, поднимаемся на верхнюю дорогу над симеизом, час сидим на обочине и ловим маршрутку, смотрим на черные силуэты кипарисов, добираемся до симферополя, находим сговорчивых проводников и уезжаем в москву на три дня раньше. пока мы едем и поезд поет свою песню, начинается октябрь.
октябрь
изо дня в день я хожу на работу к семи часам утра, каждый день всё темнее, пару раз вместо метро я еду на велике по фрунзенской набережной, перебираюсь через мост у храма на кропоткинской, оставляю его втиснутым между окном и автобусной остановкой перед кофебином, и во время работы смотрю, как он там. он такой синий. еще я смотрю на ирену. первый раз я замечаю ее, когда она заказывает мегакапуччино, и не приходит за ним; я в третий раз выкрикиваю, выискиваю ее в зале; она в углу говорит по телефону и плачет, вернее, кричит и плачет; я отношу ей кофе за столик так бесшумно, как будто меня нет. потом она подходит, покупает кофе на пять тысяч, и между нами начинается контакт; она каждый день работает вместе с мешковатым коллегой и садится как раз напротив моей половины стойки; я смотрю на нее, в конце октября она начинает мне улыбаться. тридцать первого утром я прихожу, надеваю рожки и боа, и два дня хеллоуина мы веселимся напролет, пока лёша, который надел пижаму и домашние тапочки, не говорит, что увольняется и работает последний день. я не верю до тех пор, пока он не выходит во двор, где выкидывает в мусорный бак напротив "артишока" свои джинсы и ботинки; под стойкой еще несколько недель стоит бутылка виски и все бариста, уходя после смены делают себе что-нибудь с алкоголем. лешина жена, наташа, по-прежнему приходит заниматься итальянским с ученицами, назар закрывает мото-сезон и приходит пешком, как все люди; в семь утра уже непроглядно темно, а так все идет своим чередом.
ноябрь
в ноябре однажды вечером к нам приходят богдан и тамара, смотрят на стены, оценивают, соглашаются, говорят, что будут работать с девяти и по выходным тоже; в понедельник выходят и начинают ремонт, который тянут пять месяцев, до февраля, а потом в один день пропадают, не отвечают на телефоны, бросают ванну с недоложенной мозаикой, проваливаются с дубликатами ключей. я встаю в четыре сорок пять в комнате, заваленной мешками со смесью и штукатуркой, все чаще хочется уволится, у меня почти всегда утренние смены, потому что в вечерние еще тяжелее, я делаю кофе, привычно чувствуя как позвоночник становится острым и сжатым, больно; мы переезжаем на самый край света, на конечную остановку трамвая номер три, на девятый этаж, где живет мама в., напротив живут его сестра с дочерью и собакой, но сестра куда-то пропала, дочь и собака живут одни, по вечерам, около полуночи, мы встречаем их во дворе; дашино белое лицо светится как луна, а собака не воспитана; трудное время. все наши желания сводятся ко сну; однажды придя к семи, я два часа стою на морозе, потому что кирилл с ключами проспал; потом греемся в "прайме", глядя как все постоянные утренние гости дергают дверь "кофебина", а она не открывается и внутри темно. богдан и тамара ломают стенку между кухней и спальней, паркетчики укладывают бамбуковую доску, дворники за старый шкаф и микроволновку выносят бесчисленные мешки мусора, все неубранные вещи покрываются пылью.
надо на йогу (севастопольская), короткое занятие, а потом можно опять что-нибудь вспомнить
верхом на ките
мы были в институте пивоварения и мама в. разрешила нам посмотреть в лупу с увеличением в 32 раза на крыло мухи златоглазки
в лупе вместе с крылом оказалась сама муха-золотоглазка, лежащая на боку
с выпуклым фасеточным глазом и прочными крыльями, которым приходится выдерживать сопротивление воздуха. огромное сопротивление. мама в. направила на муху две лампы и выдвинула из-под стола табуретку, чтобы мы могли сесть. на другом столе стояли два микроскопа, завернутые в полиэтилен. в окне - дворы пивоваренного завода. как муха-золотоглазка, оказалась в лаборатории, где занимаются мхом, это отдельная история. на стене в комнате, где стоят автоклавы, висит плакат с вредителями, которые живут в зерне. когда мама в. находит в зерне какого-нибудь мучного жучка размером 0,5 мм, она идет в автоклавную к плакату и сверяет того, кого нашла, с картинкой.
если бы я попала в эту лабораторию лет на десять раньше и мне показали бы двухнедельный золотистый мох, который под лупой похож на поле мимоз, это бы определило мое будущее. а теперь всё; посмотрели и пошли дальше к своим кисточкам.
(два месяца назад, 2.5 часа до йоги, список)
вчера я отлично ездила, мы встали на красный и инструктор сказал:
если бы еще не выехали за стоп-линию, цены бы вам не было
потом, возвращаясь на полянку, я купила в молодой гвардии красную тетрадь
отличную красную тетрадь
сегодня утром я сунула ее в сумку гуччи, которую нашла в шкафу, мы его чуть не выбросили
сумка оказалась настоящая, я положила туда еще айпод, кошелек, мусс для волос и пакетик зеленого чая
в другую сумку - ноутбук, йоту и кучу зарядок плюс крем для рук
темные очки, минус двенадцать
и вперед.
через два часа первое занятие в ашд; я всю ночь думала об этом
утром я успела испечь банановый кекс и прочесть всё, что собиралась прочесть к семинару в институте, вечером.
попробую перечислить, чему я говорю да
глубоким, насыщенным, смелым цветам, непривычным сочетаниям (синяя дверь, зеленая дверная коробка)
белому
фактурам
камням в интерьере
веткам
дереву
свободному пространству
полоскам
разумным способам хранения
в планировке - прямые углы
в мебели - сочетание прямых углов и плавных линий, скругленных форм
естественному освещению
разрозненным лампам
домотканным коврам, но не увлекаться! не увлекаться!
декорирование не по принципу стиля
(хотя это все равно придётся делать)
но по принципу духа
ощущение двух начал
но еще я отдаю предпочтение кошкам в интерьере
впусти в любой интерьер кошку, будет лучше
кошка как предмет декора
чему однозначно нет, так это шкурам.
в лупе вместе с крылом оказалась сама муха-золотоглазка, лежащая на боку
с выпуклым фасеточным глазом и прочными крыльями, которым приходится выдерживать сопротивление воздуха. огромное сопротивление. мама в. направила на муху две лампы и выдвинула из-под стола табуретку, чтобы мы могли сесть. на другом столе стояли два микроскопа, завернутые в полиэтилен. в окне - дворы пивоваренного завода. как муха-золотоглазка, оказалась в лаборатории, где занимаются мхом, это отдельная история. на стене в комнате, где стоят автоклавы, висит плакат с вредителями, которые живут в зерне. когда мама в. находит в зерне какого-нибудь мучного жучка размером 0,5 мм, она идет в автоклавную к плакату и сверяет того, кого нашла, с картинкой.
если бы я попала в эту лабораторию лет на десять раньше и мне показали бы двухнедельный золотистый мох, который под лупой похож на поле мимоз, это бы определило мое будущее. а теперь всё; посмотрели и пошли дальше к своим кисточкам.
(два месяца назад, 2.5 часа до йоги, список)
вчера я отлично ездила, мы встали на красный и инструктор сказал:
если бы еще не выехали за стоп-линию, цены бы вам не было
потом, возвращаясь на полянку, я купила в молодой гвардии красную тетрадь
отличную красную тетрадь
сегодня утром я сунула ее в сумку гуччи, которую нашла в шкафу, мы его чуть не выбросили
сумка оказалась настоящая, я положила туда еще айпод, кошелек, мусс для волос и пакетик зеленого чая
в другую сумку - ноутбук, йоту и кучу зарядок плюс крем для рук
темные очки, минус двенадцать
и вперед.
через два часа первое занятие в ашд; я всю ночь думала об этом
утром я успела испечь банановый кекс и прочесть всё, что собиралась прочесть к семинару в институте, вечером.
попробую перечислить, чему я говорю да
глубоким, насыщенным, смелым цветам, непривычным сочетаниям (синяя дверь, зеленая дверная коробка)
белому
фактурам
камням в интерьере
веткам
дереву
свободному пространству
полоскам
разумным способам хранения
в планировке - прямые углы
в мебели - сочетание прямых углов и плавных линий, скругленных форм
естественному освещению
разрозненным лампам
домотканным коврам, но не увлекаться! не увлекаться!
декорирование не по принципу стиля
(хотя это все равно придётся делать)
но по принципу духа
ощущение двух начал
но еще я отдаю предпочтение кошкам в интерьере
впусти в любой интерьер кошку, будет лучше
кошка как предмет декора
чему однозначно нет, так это шкурам.
вторник, 20 апреля 2010
верхом на ките
вчера, сидя на полу в ванной и размешивая затирку для мозаики, вспомнила
что на следующей неделе - в черногорию
смотреть дома для проекта, который придумывают в. и в. - в сутоморе, в будве, в герцег-нови
зашпаклевала планшет, вытерла шпатели и стала смотреть на карту; страна такая маленькая. мы изъездим всё побережье. риэлторы говорят, что просмотры будут радушными. пока шпаклевка была сырая, я несколько раз приложила к ней кухонную салфетку, чтобы выявилась фактура, и потом прислонила к стене высыхать. до вторника нужно закончить две фрески и три орнамента, сделать девять классов йоги и узнать, когда можно будет сдавать на права.
что на следующей неделе - в черногорию
смотреть дома для проекта, который придумывают в. и в. - в сутоморе, в будве, в герцег-нови
зашпаклевала планшет, вытерла шпатели и стала смотреть на карту; страна такая маленькая. мы изъездим всё побережье. риэлторы говорят, что просмотры будут радушными. пока шпаклевка была сырая, я несколько раз приложила к ней кухонную салфетку, чтобы выявилась фактура, и потом прислонила к стене высыхать. до вторника нужно закончить две фрески и три орнамента, сделать девять классов йоги и узнать, когда можно будет сдавать на права.
суббота, 17 апреля 2010
верхом на ките
ночью снится рамт, какая-то светлая, крытая лестница, где можно получить билет; молодой человек в белой футболке что-то рассказывает, перебиваю его: - где евгений николаевич? дневной свет усиливается, молодой человек осекается, я соображаю, что имею здесь какую-то власть, он отвечает:
- да зачем он вам, билеты вот они
- но мне их оставил евгений николаевич, не администратор, - говорю я.
пока ждут артистов, я успеваю побывать в самом конце пляжной линии какого-то курорта, где штормит, крытая деревянная улица пустынна, в самом углу магазин индийских тканей, и ресторан, где вместо столиков коврики на полу, каждый накрыт, около каждого чашка теплого супа. деревянные перегородки скорее отражают, чем поддерживают, свод напоминает одеревеневшую крону, шесть официанток одеты в накрахмаленное, как будто будут подносить королевам, нигде никого нет. я пробираюсь в самый угол, пытаясь отыскать выход на пляж, и в отражении стеклянной стены вместо себя вижу большого белого медведя.
потом выходят артисты, они спускаются по лестнице, я жду на площадке, в углу, все говорят - пропустите; е.н. пробирается, возникает среди всех, бросается обнять меня и начинает кружить; сила такая, что вокруг загораются звезды; - это функция волшебного пересечения, - говорит он. я отлично чувствую, ветер, как разлетается длинное черное платье, как мы превращаемся в черную окружность в пространстве, потом снится что-то еще, потом просыпаюсь, еще темно. я немного лежу, потом решаю пойти в театр.
по пути к станции мы планируем, как сколотить состояние, открыв салон, где вместо массажа горячими камнями, будет массаж кошками, в метро, когда поезд подъезжает к библиотеке, я пишу смс жене р. и ответ приходит почти сразу, на боровицкой: в театр можно прийти завтра, две проходки будут у администратора. на занятии (севастопольская) у меня в первые получается навасана, я иногда смотрю в зеркало и отстраиваю все позы. красивая женщина не пришла на это занятие. начиная со следующей недели - ни дня без йоги, в понедельник и в среду открывается группа для начинающих на белорусской, все остальные дни уже есть одно или два занятия. у меня не получится отлынивать, потому что я теперь ассистент преподавателя; но два занятия пока выдерживаю с трудом. во всем здании отключили электричество, слышен гул тренажеров за стенкой, потолок глубиной в восемь метров выкрашен в прованский синий цвет и, лежа в конце занятия на спине, я чувствую себя на дне очень большой воды.
- да зачем он вам, билеты вот они
- но мне их оставил евгений николаевич, не администратор, - говорю я.
пока ждут артистов, я успеваю побывать в самом конце пляжной линии какого-то курорта, где штормит, крытая деревянная улица пустынна, в самом углу магазин индийских тканей, и ресторан, где вместо столиков коврики на полу, каждый накрыт, около каждого чашка теплого супа. деревянные перегородки скорее отражают, чем поддерживают, свод напоминает одеревеневшую крону, шесть официанток одеты в накрахмаленное, как будто будут подносить королевам, нигде никого нет. я пробираюсь в самый угол, пытаясь отыскать выход на пляж, и в отражении стеклянной стены вместо себя вижу большого белого медведя.
потом выходят артисты, они спускаются по лестнице, я жду на площадке, в углу, все говорят - пропустите; е.н. пробирается, возникает среди всех, бросается обнять меня и начинает кружить; сила такая, что вокруг загораются звезды; - это функция волшебного пересечения, - говорит он. я отлично чувствую, ветер, как разлетается длинное черное платье, как мы превращаемся в черную окружность в пространстве, потом снится что-то еще, потом просыпаюсь, еще темно. я немного лежу, потом решаю пойти в театр.
по пути к станции мы планируем, как сколотить состояние, открыв салон, где вместо массажа горячими камнями, будет массаж кошками, в метро, когда поезд подъезжает к библиотеке, я пишу смс жене р. и ответ приходит почти сразу, на боровицкой: в театр можно прийти завтра, две проходки будут у администратора. на занятии (севастопольская) у меня в первые получается навасана, я иногда смотрю в зеркало и отстраиваю все позы. красивая женщина не пришла на это занятие. начиная со следующей недели - ни дня без йоги, в понедельник и в среду открывается группа для начинающих на белорусской, все остальные дни уже есть одно или два занятия. у меня не получится отлынивать, потому что я теперь ассистент преподавателя; но два занятия пока выдерживаю с трудом. во всем здании отключили электричество, слышен гул тренажеров за стенкой, потолок глубиной в восемь метров выкрашен в прованский синий цвет и, лежа в конце занятия на спине, я чувствую себя на дне очень большой воды.
вторник, 13 апреля 2010
верхом на ките
(опаздываю на занятие по истории стилей, потому что начинка лимонного пирога не застывает, выставляю 200 градусов, смотрю на старуху на балконе напротив, на ее соседку, которая возится внизу, в палисаднике у подъезда, на оставленный около ограды палисадника харлей дэвидсон, весь блестит, на птиц, которые взлетают с асфальта до проводов, и когда они летят, их увечий не видно. все утренние дела сделаны: заявки на бирже выставила, риэлторам написала, фреску порисовала, сделала пирог, крем и печенье, фараона на фреске раскрасила зеленым, масло не трогала, потому что если садится за масло, то это часов на шесть)
(я уже ничего не могу вспомнить и мне кажется, я не была в крыму. вот я сижу на верхней дороге, на обочине, мы ловим маршрутку, чтобы ехать в симферополь, за черными кипарисами - море. над верхней дорогой - взгорье с виноградниками, черный совсем высох, превратился в гроздья изюма, белые виноградины такие огромные. мы завтракаем, сидя под лозами, и смотрим вниз; кроме нас на виноградниках никого нет. остановки, красиво выложенные мозаикой, цветные олени и лисы, кипарисы, названия, которые невозможно поменять местами. нельзя больше оставаться в гостинице на галечном пляже. все люди уезжают из гостиницы. когда мы поднимались на зубцы, то внизу шел проливной дождь, над ущельем был туман и кабина канатки шла сквозь него, от команды, которая ехала с нами, пахло вином и семечками, а наверху был такой ветер, что паша закутался в коврик для йоги, который брал с собой, намереваясь сидеть на горе и наслаждаться видом. мы все купили себе цветные дождевики. наверху я помню только ветер, а на татарском рынке около канатки были верблюды. в сумерках мы собирали шиповник. зачем мы собирали шиповник в сумерках? у меня и у лены были мокрые волосы, потому что мы окунались в ледяную воду в лесу, где деревья были высокие. в рюкзаке у лены лежали книжки менегетти, и у нее было полотенце, у меня не было. я была под водой так долго, что кто угодно мог взять мою одежду с камней. родители, которые ведут своего больного ребенка окунаться в ванны молодости, или кто-нибудь еще. у ванн молодости, ледяной купели, до которой нужно полтора часа пробираться по камням и корням среди леса, стоит прилавок, вино разлито в пластик, на картонках лежат сладости, пропитанные джемом, по ним ползают мухи, и стоит термос с чаем. солнце скрывается и больше не освещает воду, лес становится тише. мы возвращаемся обратно и паша всю дорогу рассказывает, какая это перезагрузка - прыгнуть в ледяную воду, как будто только он прыгал, а мы не прыгали. а мы прыгали. мы сами знаем. когда мы возвращаемся в гостиницу все сидят у костра, поют песни и бьют в барабаны. в комнате темно, окна открыты, луна, вода, сухая, холодная галька, кошка, бесшумно накрывающая лапой паука, в свете голой лампочки над входом непонятно куда. на горизонте нет огней, никто никуда не плывет. как только мы приезжаем, костер заканчивается; все это сопровождает голод, три дня голода без воды; мама говорит, что человек не выдержит без воды и суток, в раннем детстве она говорит, вот посмотришь, вот увидишь, доиграешься; а человек выдерживает. я чувствую, что мир, в котором прошло детство, отделен от настоящего и больше ни на что не влияет. никакое прошлое не определяет настоящего. в нем были границы: слово, которое нельзя произносить, действие, которого нельзя совершать, платье, которого нельзя надевать, а теперь нет никаких границ. я начинаю делать именно то, что чувствую; и больше не испытываю никакого противоречия, никакого желания убежать. больше не хочу никуда убегать из собственной жизни. я прыгаю в ледяную воду, а когда выныриваю, не чувствую больше ни запаха вина, ни жажды, ни усталости. маршрутка останавливается, подбирает нас и везет в симферополь. мы покупаем на рынке томатный сок, сдаем билеты и находим проводников, которые готовы провезти нас в своем купе. крым заканчивается на разрыв и я знаю, что никогда туда не вернусь)
читать дальше
(в ашд к четвергу нужно собрать все работы: нам пока не дают практических заданий по декору и интерьеру; теория цвета, графика, колеровки, геометрические композиции с оптическим обманом, и я делаю по четыре варианта там, где другие делают один. но у меня проблемы с цветом, фараон получился как черепашка; в оригинале это зеленый, но другой зеленый, другой из еще дюжины других зеленых)
(мои родители всё-таки не отказались от меня из-за брошенной магистратуры, на анализ поводов, причин, решения и пересмотр отношений у нас ушло несколько недель, которые дались непросто, но зато между нами почти всё прояснилось. они по-прежнему советуют делать так, как все делают, потому что это безопаснее. мне кажется, что со всем этим они потеряли меня; но я никогда им этого не скажу)
(через несколько часов из швеции прилетает дж)
я хочу взять машину и двинуть в аэропорт
потому что я не могу оставаться наедине с этим зеленым фараоном
и не хочу засыпать
(я уже ничего не могу вспомнить и мне кажется, я не была в крыму. вот я сижу на верхней дороге, на обочине, мы ловим маршрутку, чтобы ехать в симферополь, за черными кипарисами - море. над верхней дорогой - взгорье с виноградниками, черный совсем высох, превратился в гроздья изюма, белые виноградины такие огромные. мы завтракаем, сидя под лозами, и смотрим вниз; кроме нас на виноградниках никого нет. остановки, красиво выложенные мозаикой, цветные олени и лисы, кипарисы, названия, которые невозможно поменять местами. нельзя больше оставаться в гостинице на галечном пляже. все люди уезжают из гостиницы. когда мы поднимались на зубцы, то внизу шел проливной дождь, над ущельем был туман и кабина канатки шла сквозь него, от команды, которая ехала с нами, пахло вином и семечками, а наверху был такой ветер, что паша закутался в коврик для йоги, который брал с собой, намереваясь сидеть на горе и наслаждаться видом. мы все купили себе цветные дождевики. наверху я помню только ветер, а на татарском рынке около канатки были верблюды. в сумерках мы собирали шиповник. зачем мы собирали шиповник в сумерках? у меня и у лены были мокрые волосы, потому что мы окунались в ледяную воду в лесу, где деревья были высокие. в рюкзаке у лены лежали книжки менегетти, и у нее было полотенце, у меня не было. я была под водой так долго, что кто угодно мог взять мою одежду с камней. родители, которые ведут своего больного ребенка окунаться в ванны молодости, или кто-нибудь еще. у ванн молодости, ледяной купели, до которой нужно полтора часа пробираться по камням и корням среди леса, стоит прилавок, вино разлито в пластик, на картонках лежат сладости, пропитанные джемом, по ним ползают мухи, и стоит термос с чаем. солнце скрывается и больше не освещает воду, лес становится тише. мы возвращаемся обратно и паша всю дорогу рассказывает, какая это перезагрузка - прыгнуть в ледяную воду, как будто только он прыгал, а мы не прыгали. а мы прыгали. мы сами знаем. когда мы возвращаемся в гостиницу все сидят у костра, поют песни и бьют в барабаны. в комнате темно, окна открыты, луна, вода, сухая, холодная галька, кошка, бесшумно накрывающая лапой паука, в свете голой лампочки над входом непонятно куда. на горизонте нет огней, никто никуда не плывет. как только мы приезжаем, костер заканчивается; все это сопровождает голод, три дня голода без воды; мама говорит, что человек не выдержит без воды и суток, в раннем детстве она говорит, вот посмотришь, вот увидишь, доиграешься; а человек выдерживает. я чувствую, что мир, в котором прошло детство, отделен от настоящего и больше ни на что не влияет. никакое прошлое не определяет настоящего. в нем были границы: слово, которое нельзя произносить, действие, которого нельзя совершать, платье, которого нельзя надевать, а теперь нет никаких границ. я начинаю делать именно то, что чувствую; и больше не испытываю никакого противоречия, никакого желания убежать. больше не хочу никуда убегать из собственной жизни. я прыгаю в ледяную воду, а когда выныриваю, не чувствую больше ни запаха вина, ни жажды, ни усталости. маршрутка останавливается, подбирает нас и везет в симферополь. мы покупаем на рынке томатный сок, сдаем билеты и находим проводников, которые готовы провезти нас в своем купе. крым заканчивается на разрыв и я знаю, что никогда туда не вернусь)
читать дальше
(в ашд к четвергу нужно собрать все работы: нам пока не дают практических заданий по декору и интерьеру; теория цвета, графика, колеровки, геометрические композиции с оптическим обманом, и я делаю по четыре варианта там, где другие делают один. но у меня проблемы с цветом, фараон получился как черепашка; в оригинале это зеленый, но другой зеленый, другой из еще дюжины других зеленых)
(мои родители всё-таки не отказались от меня из-за брошенной магистратуры, на анализ поводов, причин, решения и пересмотр отношений у нас ушло несколько недель, которые дались непросто, но зато между нами почти всё прояснилось. они по-прежнему советуют делать так, как все делают, потому что это безопаснее. мне кажется, что со всем этим они потеряли меня; но я никогда им этого не скажу)
(через несколько часов из швеции прилетает дж)
я хочу взять машину и двинуть в аэропорт
потому что я не могу оставаться наедине с этим зеленым фараоном
и не хочу засыпать
четверг, 08 апреля 2010
верхом на ките
несколько недель назад, в четверг, сразу после занятия по цветоведению и композиции, я бросила магистратуру: за пару месяцев до окончания, когда магистерская диссертация в сто двадцать страниц, на которую ушло пол-зимы, давно написана и лежит на кафедре в четырех экземплярах.
суббота, 20 марта 2010
12:35
Доступ к записи ограничен
верхом на ките
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 19 марта 2010
верхом на ките
ашд, второй день занятий, четверг, сдвоенный класс по цветоведению и композиции
соболь елена михайловна, яркий голос, длинные серебряные серёжки, вся её семья - художники и чертёжники, рассказывает, как они с мамой закупали материалы в магазине "чертёжник" - несли домой, не чуя рук, потому что покупали в огромном количестве - если что-то выбрасывали на прилавок, значит, надо брать. эти запасы туши, бумаги у неё кончились только недавно, совсем недавно, - просто эпоха кончилась, говорит она, мне пришлось идти в магазин и я узнала, сколько сейчас это всё стоит. она показывает нам упражнения на четыре закона композиции, показывает папку предыдущих студентов, в это время в соседней комнате идёт защита, кто-то кричит: шампанского! шампанского! е.м. рассказывает, что однажды кто-то принёс домашние пироги, с задних парт говорят: намек понят! и в этот момент наша группа, десять разных женщин и кудрявый парень, становится сплочённее, хотя мы все умеем и не умеем разное, знаем разное, и пока не запомнили, как кого зовут.
на первом занятии мы слушаем, на втором - рисуем, попутно она рассказывает ещё, что ты не задыхаешься, если идёшь по ступеням греческого храма, если поднимаешься на последний ряд амфитеатра
если же это римский храм, то высота, ширина ступеней таковы, что к концу подъёма ты просто вымотан
разные цели, разные пропорции, разное понятие красоты
в институте мне нужно сдать экзамен по языку художественной литературы, я иду в деканат, чтобы попросить в допуск, и там начинается волокита
крик, объяснительные, заявления, бумаги, от одного к другому, срок сессии давно вышел, мои зимние экзамены не зачтены - их не проставили в ведомости; на лекции ю.м. задаёт вопрос, я отвечаю, а голос срывается и дрожит, я смотрю в окно, чтобы остановить слёзы неподвижностью пейзажа, ни в чём вокруг нет красоты, ни в чём нет оправдания. половина лекции м.а. - в ректорате, может быть, меня не исключат, если я схожу к мастеру, если я обойду профессуру, если если если. я хочу написать заявление, я хочу уйти из института, я написала диплом (я всё-таки сделала это); единственное, почему стоит задуматься, - родители.
я решаю - написать письмо и выяснить, что они думают обо всём этом. останутся ли они на моей стороне, тем более что диплом бакалавра у меня есть, высшее - есть; или останутся на стороне системы образования и общественного мнения, согласно которому человек должен иметь законченное высшее, ну и так далее.
сейчас я немного порисую упражнения по композиции, потом соберусь с мыслями и напишу это письмо.
соболь елена михайловна, яркий голос, длинные серебряные серёжки, вся её семья - художники и чертёжники, рассказывает, как они с мамой закупали материалы в магазине "чертёжник" - несли домой, не чуя рук, потому что покупали в огромном количестве - если что-то выбрасывали на прилавок, значит, надо брать. эти запасы туши, бумаги у неё кончились только недавно, совсем недавно, - просто эпоха кончилась, говорит она, мне пришлось идти в магазин и я узнала, сколько сейчас это всё стоит. она показывает нам упражнения на четыре закона композиции, показывает папку предыдущих студентов, в это время в соседней комнате идёт защита, кто-то кричит: шампанского! шампанского! е.м. рассказывает, что однажды кто-то принёс домашние пироги, с задних парт говорят: намек понят! и в этот момент наша группа, десять разных женщин и кудрявый парень, становится сплочённее, хотя мы все умеем и не умеем разное, знаем разное, и пока не запомнили, как кого зовут.
на первом занятии мы слушаем, на втором - рисуем, попутно она рассказывает ещё, что ты не задыхаешься, если идёшь по ступеням греческого храма, если поднимаешься на последний ряд амфитеатра
если же это римский храм, то высота, ширина ступеней таковы, что к концу подъёма ты просто вымотан
разные цели, разные пропорции, разное понятие красоты
в институте мне нужно сдать экзамен по языку художественной литературы, я иду в деканат, чтобы попросить в допуск, и там начинается волокита
крик, объяснительные, заявления, бумаги, от одного к другому, срок сессии давно вышел, мои зимние экзамены не зачтены - их не проставили в ведомости; на лекции ю.м. задаёт вопрос, я отвечаю, а голос срывается и дрожит, я смотрю в окно, чтобы остановить слёзы неподвижностью пейзажа, ни в чём вокруг нет красоты, ни в чём нет оправдания. половина лекции м.а. - в ректорате, может быть, меня не исключат, если я схожу к мастеру, если я обойду профессуру, если если если. я хочу написать заявление, я хочу уйти из института, я написала диплом (я всё-таки сделала это); единственное, почему стоит задуматься, - родители.
я решаю - написать письмо и выяснить, что они думают обо всём этом. останутся ли они на моей стороне, тем более что диплом бакалавра у меня есть, высшее - есть; или останутся на стороне системы образования и общественного мнения, согласно которому человек должен иметь законченное высшее, ну и так далее.
сейчас я немного порисую упражнения по композиции, потом соберусь с мыслями и напишу это письмо.
четверг, 18 марта 2010
верхом на ките
ашд, вторник, первый день занятий
на стене висит синий дорожный знак, указывающий направление, - налево; влево длинный коридор, на стенах всякие композиции, рядом с комнатой бухгалтера втиснут кофейный автомат, в школе ничем не пахнет, самое главное - цвет, форма, фактура. две лекции - вводное занятие и история стилей. в.д. оказывается высоким, в группе двенадцать человек, почти все женщины, в.д. сразу рассказывает, как дела в этой области, что нравится народу и я понимаю, что он делает интерьеры в основном людям, которые не считают деньги: одни хотят гранитовые колонны, и он ставит, а у соседей снизу по потолку идёт трещина, другие - серебряные чаши и золотые балясины на лестничные перила, третьи - черт знает; имена, которые он называет, - тоже в основном люди, которые делают шоу-интерьеры, интерьеры-инсталляции, что на западе, что в россии. чем дороже, тем лучше - классика большинства; а кто не может позволить себе стоимость, просит сделать видимость. он говорит
"действовать с удовольствием в зоне чужого вкуса"
что научит нас быть дизайнерами, и что у нас вот так - несколько восточное пристрастие к пышной видимости, и т.д.
потом долго обсуждаем материалы, что где купить, часто ли мы посещаем строительные рынки, какое лучше масло. к следующему занятию нужно выбрать картину кого-нибудь из импрессионистов, найти репродукцию в хорошем качестве, купить соответствующий холст и вперёд. игры с маслом. вчера в артишоке у меня был чек длиной пятьдесят сантиметров, но, поскольку я не выбрала картину, не выбрала и холста.
второе занятие - манерная м.г., рыженькая, около сорока или пятидесяти, классификация, последовательность, структура - не её конёк. мы будем руководствоваться не хронологией, а логикой. зато теперь я знаю, чем отличаются барокко и рококо, кроме этимологии названий, а также угол сыпучих тел - угол между гипотенузой и катетом египетского магического треугольника, нуждаюсь в учебнике по геометрии и в пособии по истории современных стилей архитектуры, начиная с конца XIX века, потому что м.г. вряд ли будет углубляться в это; её ключевое понятие - классика; все стили делятся на - классику и не-классику; из тридцати определений стиля она выбрала самые расплывчатые, самые общие.
сегодня - четверг, второй день занятий. два класса по цветоведению и композиции; второй ведущий преподаватель - е.м.
у меня черная папка, куда вмещается формат А3; похоже, теперь это мой вечный спутник.
дома масло, сангина, акварель, гуашь, все, что угодно.
но ни за что не хочется браться, потому что
потому что
вторую ночь никто не спит
как будто дома больной ребёнок
мы оба
этот ребёнок
потом утром все равно идешь делать то, что нужно
идёшь и делаешь
на стене висит синий дорожный знак, указывающий направление, - налево; влево длинный коридор, на стенах всякие композиции, рядом с комнатой бухгалтера втиснут кофейный автомат, в школе ничем не пахнет, самое главное - цвет, форма, фактура. две лекции - вводное занятие и история стилей. в.д. оказывается высоким, в группе двенадцать человек, почти все женщины, в.д. сразу рассказывает, как дела в этой области, что нравится народу и я понимаю, что он делает интерьеры в основном людям, которые не считают деньги: одни хотят гранитовые колонны, и он ставит, а у соседей снизу по потолку идёт трещина, другие - серебряные чаши и золотые балясины на лестничные перила, третьи - черт знает; имена, которые он называет, - тоже в основном люди, которые делают шоу-интерьеры, интерьеры-инсталляции, что на западе, что в россии. чем дороже, тем лучше - классика большинства; а кто не может позволить себе стоимость, просит сделать видимость. он говорит
"действовать с удовольствием в зоне чужого вкуса"
что научит нас быть дизайнерами, и что у нас вот так - несколько восточное пристрастие к пышной видимости, и т.д.
потом долго обсуждаем материалы, что где купить, часто ли мы посещаем строительные рынки, какое лучше масло. к следующему занятию нужно выбрать картину кого-нибудь из импрессионистов, найти репродукцию в хорошем качестве, купить соответствующий холст и вперёд. игры с маслом. вчера в артишоке у меня был чек длиной пятьдесят сантиметров, но, поскольку я не выбрала картину, не выбрала и холста.
второе занятие - манерная м.г., рыженькая, около сорока или пятидесяти, классификация, последовательность, структура - не её конёк. мы будем руководствоваться не хронологией, а логикой. зато теперь я знаю, чем отличаются барокко и рококо, кроме этимологии названий, а также угол сыпучих тел - угол между гипотенузой и катетом египетского магического треугольника, нуждаюсь в учебнике по геометрии и в пособии по истории современных стилей архитектуры, начиная с конца XIX века, потому что м.г. вряд ли будет углубляться в это; её ключевое понятие - классика; все стили делятся на - классику и не-классику; из тридцати определений стиля она выбрала самые расплывчатые, самые общие.
сегодня - четверг, второй день занятий. два класса по цветоведению и композиции; второй ведущий преподаватель - е.м.
у меня черная папка, куда вмещается формат А3; похоже, теперь это мой вечный спутник.
дома масло, сангина, акварель, гуашь, все, что угодно.
но ни за что не хочется браться, потому что
потому что
вторую ночь никто не спит
как будто дома больной ребёнок
мы оба
этот ребёнок
потом утром все равно идешь делать то, что нужно
идёшь и делаешь
вторник, 16 марта 2010
верхом на ките
порционное мыло
просто порционное жидкое мыло в пакетике размером с жевачку love is
или плоское
и не жидкое
весёлая упаковка
хороший запах
вот тот продукт, за дизайн которого я бы взялась
и горячая вода
но горячая вода не продукт, дизайн горячей воды ничего не изменит
я не могу спокойно мыть руки склизкими обмылками, которые плавают в пластмассовой мыльнице
в литинституте
я хочу быть против
и иметь возможность выбора между горячей и холодной водой
просто порционное жидкое мыло в пакетике размером с жевачку love is
или плоское
и не жидкое
весёлая упаковка
хороший запах
вот тот продукт, за дизайн которого я бы взялась
и горячая вода
но горячая вода не продукт, дизайн горячей воды ничего не изменит
я не могу спокойно мыть руки склизкими обмылками, которые плавают в пластмассовой мыльнице
в литинституте
я хочу быть против
и иметь возможность выбора между горячей и холодной водой
понедельник, 15 марта 2010
верхом на ките
пусть же ударит молния и убьет его!
пусть придет тигр и пожрет его!
пусть найдется вино, отравное зелье, что принесло бы ему дурман, забвенье и сон, от которого нет более пробуждения!
есть ли еще грязь, какой он не перепачкался, грех и безрассудство, каких он не совершал, душевное убожество, каким он себя не обременил?
возможно ли жить дальше?
возможно ли снова и снова вбирать воздух и выдыхать его, чувствовать голод, снова есть, снова спать, снова лежать с женщиной?
неужели этот круговорот не исчерпан для него и не закончен?
глубокий испуг овладел сиддхартхой. вот, стало быть, как с ним обстоит, вот как низко он пал, как погряз в заблужденье - ведь вконец потерял рассудок, если мог искать смерти, если в нем могло вырасти такое желание, такое ребячливое желание: обрести покой, уничтожив свою плоть!
то, в чем не преуспели все муки недавних времен, все отрезвление, все отчаянье, свершил один этот миг, когда ом проник в его разум: он узнал себя в своей слабости и в своем заблужденье.
с улыбкой на лице сиддхартха глядел ему вослед, он все еще любил его, постоянного, боязливого. да и возможно ли, чтобы в этот миг, в этот упоительный час после дивного сна, преисполненный ом, сиддхартха не чувствовал любви? в том-то и заключалось волшебное превращение, происшедшее с ним во сне и благодаря ом, - он любил все, он был охвачен радостной любовью ко всему, что видел. и казалось ему, будто прежний, тяжкий его недуг в том и состоял, что он не мог любить никого и ничего.
но нет, он знал себя, знал свою руку и свои ноги, знал место, где сейчас лежал, знал это "я" в своей груди, этого сиддхартху, упрямца, чудака, но тем не менее этот сиддхартха преобразился, был обновленным, до странности отдохнувшим, до странности бодрым, радостным и любопытным.
герман гессе
"сиддхартха"
пусть придет тигр и пожрет его!
пусть найдется вино, отравное зелье, что принесло бы ему дурман, забвенье и сон, от которого нет более пробуждения!
есть ли еще грязь, какой он не перепачкался, грех и безрассудство, каких он не совершал, душевное убожество, каким он себя не обременил?
возможно ли жить дальше?
возможно ли снова и снова вбирать воздух и выдыхать его, чувствовать голод, снова есть, снова спать, снова лежать с женщиной?
неужели этот круговорот не исчерпан для него и не закончен?
глубокий испуг овладел сиддхартхой. вот, стало быть, как с ним обстоит, вот как низко он пал, как погряз в заблужденье - ведь вконец потерял рассудок, если мог искать смерти, если в нем могло вырасти такое желание, такое ребячливое желание: обрести покой, уничтожив свою плоть!
то, в чем не преуспели все муки недавних времен, все отрезвление, все отчаянье, свершил один этот миг, когда ом проник в его разум: он узнал себя в своей слабости и в своем заблужденье.
с улыбкой на лице сиддхартха глядел ему вослед, он все еще любил его, постоянного, боязливого. да и возможно ли, чтобы в этот миг, в этот упоительный час после дивного сна, преисполненный ом, сиддхартха не чувствовал любви? в том-то и заключалось волшебное превращение, происшедшее с ним во сне и благодаря ом, - он любил все, он был охвачен радостной любовью ко всему, что видел. и казалось ему, будто прежний, тяжкий его недуг в том и состоял, что он не мог любить никого и ничего.
но нет, он знал себя, знал свою руку и свои ноги, знал место, где сейчас лежал, знал это "я" в своей груди, этого сиддхартху, упрямца, чудака, но тем не менее этот сиддхартха преобразился, был обновленным, до странности отдохнувшим, до странности бодрым, радостным и любопытным.
герман гессе
"сиддхартха"
суббота, 13 марта 2010
верхом на ките
каждый раз, когда мы занимаемся любовью,
где бы это ни случилось - в комнате, в машине, в баре на пароме, посреди соснового леса, на вершине сопки, где нет никаких деревьев, я думаю
что это предел
что больше уже никогда быть не может
больше я просто не выдержу
такое не повторится, второй раз такого совпадения не будет
ни свет, ни звук, ни мы сами, ни натяжение воздуха, ничто больше не сложится в этот узор
комната, залитая золотым зимним солнцем,
окно, распахнувшееся в ночную грозу, откуда нас окатывает ледяным ветром
смех и голоса, которые проходят мимо, ничего не замечают, и сквозь наше отражение в огромных окнах видно черное ночное море с маяками
ослепительно холодный снег вокруг, куда можно упасть, когда все закончилось
и каждый раз все происходит по нарастающей
свет становится таким ослепительным, что заливает наши лёгкие
вместо воздуха
четверг, 11 марта 2010
верхом на ките
Символисты были плохими домоседами, они любили путешествия, но им было плохо, не по себе в клети своего организма и в той мировой клети, которую с помощью своих категорий построил Кант. Для того, чтобы успешно строить, первое условие - искренний пиетет к трем измерениям пространства - смотреть на них не как на обузу и на несчастную случайность, а как на Богом данный дворец.
Строить можно только во имя "трех измерений", так как они есть условие всякого зодчества. Вот почему архитектор должен быть хорошим домоседом, а символисты были плохими зодчими.
Строить - значит бороться с пустотой, гипнотизировать пространство. Хорошая стрела готической колокольни - злая, потому что весь ее смысл - уколоть небо, попрекнуть его тем, что оно пусто.
осип мандельштам
"утро акмеизма"
Строить можно только во имя "трех измерений", так как они есть условие всякого зодчества. Вот почему архитектор должен быть хорошим домоседом, а символисты были плохими зодчими.
Строить - значит бороться с пустотой, гипнотизировать пространство. Хорошая стрела готической колокольни - злая, потому что весь ее смысл - уколоть небо, попрекнуть его тем, что оно пусто.
осип мандельштам
"утро акмеизма"
вторник, 09 марта 2010
верхом на ките
ребята, посоветуйте мне жж
ваши самые любимые
которые стоит читать
ваши самые любимые
которые стоит читать
воскресенье, 07 марта 2010
верхом на ките
андреас алариесто
северный примитивист
myrskyn jälkeen - после бури
читать дальше
в этот момент загораются все таблички на фонарных столбах.
туристическая компания
медицинский центр
1-ый спасоналивковский переулок 70 м.
и мне хочется выйти из своей жизни
северный примитивист
myrskyn jälkeen - после бури
читать дальше
в этот момент загораются все таблички на фонарных столбах.
туристическая компания
медицинский центр
1-ый спасоналивковский переулок 70 м.
и мне хочется выйти из своей жизни
суббота, 06 марта 2010
верхом на ките
йес, снова снег на полянке
мы приезжаем утром и марина делает нам потрясающий тирамису-латте, огромная чашка на двоих, пустая кофейня, садись, где хочешь, суббота, москва.
в. достает чертеж сетки, картонный пенал для карандашей, большую мягкую кисть
я даю себе слово сделать сегодня как можно больше
чтобы завтра устроить день-под-одеялом - никакой еды, никакой уличной одежды, сон и чай, снег в воздухе как елочные блёстки, все люди идут в одном направлении.
я уже давно не болела; чтобы теперь не заболеть, мне нужен этот завтрашний день, один день
утром я стала жалеть, я стала жалеть о старых текстах, которые были на первом жестком диске
о текстах, которые я писала в выходные по утрам, когда не нужно было идти на танцы, на сольфеджио, в цирковую студию, в школу, когда никуда было не нужно, о текстах до литературного института, до ирины вячеславовны, до всех конкурсов, до всех мыслей о текстах; просто открытые тексты о второй жизни, которой я живу внутри, которая никогда не заканчивается, и там соединялось всё самое крутое, что было тогда. болгарское побережье, песок, море, лежать у моря, смотреть на море, просыпаться и видеть море, завтракать у моря, пить апельсиновый сок у моря, носить джинсовые шорты у моря, торговая улица у моря, большие шляпы у моря, музыка над пляжем, мои родители купили дом у моря, у конкретного чёрного моря с медузами, надувными матрасами, лимонной фантой из киоска с хот-догами, белыми деревянными полами на веранде, садом, лесенкой на второй этаж, музыкальным дуэтом "лотос", где женщина носит ковбойскую жилетку и после каждой песни глотает какую-то таблетку, а мужчина никогда не поёт, начинает лысеть, носит рубашки с узорами-диско, гостиницами в диких садах, и ещё дом у моря, в котором живёт моя сестра-близнец, дом у моря, где мы вдвоём, мы просыпаемся вдвоём, вдвоём завтракаем, строим планы, видим, кто приехал, на побережье, а кого больше нет, сидим по вечерам у сцены, где танцоры репетируют какой-то птичий танец, жара спадает, но ненамного, старики играют в шахматы, археологический музей закрывается в шесть, мини колесо обозрения в луна-парке медленно вращается, и мы проводим дни этого лета от одной лёгкой влюблённости до другой, плаваем до полусмерти, цыганки и цыгане продают варёную кукурузу, мы становимся такие же как они, наша кожа такого же цвета, как кукуруза в темноте, а волосы остаются чёрными, всегда чёрными
только нас
этим летом
двое
сейчас это всё возвращается ко мне, это ощущение двойной жизни, чувство близкого моря, как противодействие болезни, боли, утреннему холоду,
и я думаю, раз это вернулось,
значит период пустоты закончился
мы приезжаем утром и марина делает нам потрясающий тирамису-латте, огромная чашка на двоих, пустая кофейня, садись, где хочешь, суббота, москва.
в. достает чертеж сетки, картонный пенал для карандашей, большую мягкую кисть
я даю себе слово сделать сегодня как можно больше
чтобы завтра устроить день-под-одеялом - никакой еды, никакой уличной одежды, сон и чай, снег в воздухе как елочные блёстки, все люди идут в одном направлении.
я уже давно не болела; чтобы теперь не заболеть, мне нужен этот завтрашний день, один день
утром я стала жалеть, я стала жалеть о старых текстах, которые были на первом жестком диске
о текстах, которые я писала в выходные по утрам, когда не нужно было идти на танцы, на сольфеджио, в цирковую студию, в школу, когда никуда было не нужно, о текстах до литературного института, до ирины вячеславовны, до всех конкурсов, до всех мыслей о текстах; просто открытые тексты о второй жизни, которой я живу внутри, которая никогда не заканчивается, и там соединялось всё самое крутое, что было тогда. болгарское побережье, песок, море, лежать у моря, смотреть на море, просыпаться и видеть море, завтракать у моря, пить апельсиновый сок у моря, носить джинсовые шорты у моря, торговая улица у моря, большие шляпы у моря, музыка над пляжем, мои родители купили дом у моря, у конкретного чёрного моря с медузами, надувными матрасами, лимонной фантой из киоска с хот-догами, белыми деревянными полами на веранде, садом, лесенкой на второй этаж, музыкальным дуэтом "лотос", где женщина носит ковбойскую жилетку и после каждой песни глотает какую-то таблетку, а мужчина никогда не поёт, начинает лысеть, носит рубашки с узорами-диско, гостиницами в диких садах, и ещё дом у моря, в котором живёт моя сестра-близнец, дом у моря, где мы вдвоём, мы просыпаемся вдвоём, вдвоём завтракаем, строим планы, видим, кто приехал, на побережье, а кого больше нет, сидим по вечерам у сцены, где танцоры репетируют какой-то птичий танец, жара спадает, но ненамного, старики играют в шахматы, археологический музей закрывается в шесть, мини колесо обозрения в луна-парке медленно вращается, и мы проводим дни этого лета от одной лёгкой влюблённости до другой, плаваем до полусмерти, цыганки и цыгане продают варёную кукурузу, мы становимся такие же как они, наша кожа такого же цвета, как кукуруза в темноте, а волосы остаются чёрными, всегда чёрными
только нас
этим летом
двое
сейчас это всё возвращается ко мне, это ощущение двойной жизни, чувство близкого моря, как противодействие болезни, боли, утреннему холоду,
и я думаю, раз это вернулось,
значит период пустоты закончился