верхом на ките
теперь он читает про себя свою внутреннюю жизнь, его трудно понять
меня зовут яна, мою подругу зовут катя, нам пять лет, наши лица очень непохожи. заметив это, мы немного удивились. мы долго стоим перед зеркалом, разглядывая свои лица, но мое лицо никогда не станет катиным лицом, мое лицо всегда будет принадлежать мне, тут нечего волноваться. катино лицо очень белое, я зеленовата.
когда наши лица уже точно определились, мы перестали так застаиваться в прихожей. нам разрешали сесть вместе за обедом, если мы давали обещание "доесть все как следует", и мы давали такое обещание. потом мы рисовали птиц, или лежали на ковре, или засыпали, и на простынях были нарисованы рыбы, все время те же самые рыбы, но если с лицами все было по-прежнему в порядке, то с именами было не так просто.
встречаясь утром, мы говорили друг другу: "сегодня меня зовут оксана, я стюардесса и летаю в париж".
или "сегодня меня зовут лена, мне семь лет и я в седьмом классе, меня пригласили на горячий шоколад, хочешь пойти со мной"
или "меня зовут александра петровна, пока мой восьмой внук не ушел в школу, я должна проверить его домашнее задание"
но если я могла побыть оксаной или леной самое большое два дня, а потом у меня начиналась новая жизнь, то катя была более постоянна. она тоже была непрочь объявить: "меня зовут эльвира", не добавляя к этому ничего, потому что и так все было понятно. но сегодня ей этого хотелось, а завтра она вполне могла насмешливо сказать в ответ на всю мою новую жизнь: "а меня зовут катерина петропавловская" и тут уже ничего не возразишь, совсем ничего, потому что новая жизнь невидима и страшно дорога, а "катерина петропавловская" - это общеизвестный факт, о котором знают и воспитательницы, и злая кухарка тетя света, которая чихает по-птичьи, и рыбы на простынях, и, возможно, даже директор, хотя с директором мы никогда не встречались. "катерина петропавловская" - это правда, и эта правда состоит из слогов, ее можно написать на снегу, если умеешь писать. а вот бесстрашный и юный сыщик по имени вероника, который умеет свистеть в два пальца, - это просто сомнительная биография, которую никто не считает нужным запоминать, потому что завтра вместо вероники будет анастасия; а твоя правда навсегда останется в трех жалких буквах, выучиться которым очень просто. яна - это очень ненадежная защита и никакая не опора и уж конечно не украшение. от этой правды тянет перейти через забор и заблудиться в лесу, где ходят незнакомые оборванцы, они немножко старше и поэтому мы годимся им дети. когда они нас удочерят, то, конечно, дадут нам новые имена, хорошие звучные бродяжные имена, с которыми не стыдно будет выступать в цирке.
с другой стороны, есть еще ольга анатольевна, и диана, и светка-конфетка, и даже наиль - и это все тоже правда, хотя вовсе не так прекрасно как "катерина петропавловская". поэтому только катя так внушительна и бела, потому что она не одна, потому что она уже связана и с императорским двором, и с петром, и с павлом, и с крепостью, и с позолотой, и с балами, и с красивыми платьями; из всех девочек она единственная, потому что все эти вещи принадлежат ей не просто потому что так выдумали и захотелось, а уже по праву имени. она завернута в свое имя как в меховой палантин, она окутана им как облаком золотистой пудры, и самое главное, на все это тебе совершенно нечего возразить.
правда, можно надеть черную юбку и заняться танцами; возможно, для новой жизни останется меньше времени.
и тогда ты надеваешь юбку, деревянный пол то и дело сбрызгивают водой, сквозь носки проникают занозы, а новый коллектив предпочитает черным юбкам фиолетовые или даже белые, зато очень много зеркал. в каждом зеркале отражается несколько девочек, и поначалу трудно найти себя среди них, тем более что они выстраиваются в определенном порядке по отношению к центру. и центр вовсе не там в середине класса, где сходятся две диагонали, центр там, где сейчас находится валя, у станка или у окна или в правом дальнем углу, который ничем не примечателен. обычно валя здорово неприступна, но когда удается правильно и четко выбить русскую дробь, то она приходит знакомиться, а при знакомстве люди называют свое имя, и она говорит что ее зовут валя, а я говорю, что меня зовут татьяна, но мне нравится, когда меня зовут яна. почему не таня? – спрашивают все. – ведь татьяна – это таня. мы больше не будем сегодня отбивать дроби и поэтому можно снять туфли, но таня – это кто-то совершенно незнакомый, он не может ни снять туфель, ни заколоть волосы, ни посмотреть в зеркало – потому что он никого не увидит в зеркале. потому что таня – это не новая жизнь, выдуманная без всякого расчета на завтра, потому что это просто ложь и связать себя с ней опасно, но делать нечего и нужно что-то ответить. и потом все складывается так, что ты превращаешься в человека «это таня, но ее зовут яна», то есть, довольно сложного и загадочного в некотором отношении человека, и когда все устают от пояснений, то просто перестают обращаться к тебе. и уйти через забор в леса кажется все более и более привлекательным вариантом.
но вместо этого ты едешь домой в троллейбусе, поглаживая собаку и раздумывая мысли о смирении и о бунте, и о том, что скоро день рождения, и о том, что к восемнадцати годам людям имена меняют, потому что все вышло довольно несправедливо. потому что если маму зовут наталья анатольевна и это похоже на перекат волн по камням, то как она могла позволить дать тебе такое имя, которое совершенно не оставляет после себя никакого вкуса. потому что, возможно, это дело рук папы, который отправившись записывать нового человека в официальной книге, поддался порыву, потому что на стене был «список редких имен», и имя лена вдруг показалось ему недостаточно редким. мама и папа жили на разных берегах реки, и мама переходила ее по льду, чтобы попасть в город. возможно, этим тоже что-то объясняется. «когда ты тонешь или вот представь, заблудилась, представь, ну кто будет тебе кричать – катерина! ты же успеешь уже три раза утонуть», - безо всякого раскаяния оправдывался папа. «ян, - другое дело, да, ян?». вообще-то, спрашивать такое у папы было немного жестоко, потому что и ему досталось странное имя. когда он родился на свет, у него еще не было предков, они все куда-то затерялись, у него были только родители. и они придумали сложить его имя из инициалов – в. и и. и л., и добавили мягкий знак, чтобы завершить картину. но мой папа очень здравомыслящий человек, и я не знаю, чтобы он когда-нибудь расстраивался по этому поводу.
меня зовут яна, мою подругу зовут катя, нам пять лет, наши лица очень непохожи. заметив это, мы немного удивились. мы долго стоим перед зеркалом, разглядывая свои лица, но мое лицо никогда не станет катиным лицом, мое лицо всегда будет принадлежать мне, тут нечего волноваться. катино лицо очень белое, я зеленовата.
когда наши лица уже точно определились, мы перестали так застаиваться в прихожей. нам разрешали сесть вместе за обедом, если мы давали обещание "доесть все как следует", и мы давали такое обещание. потом мы рисовали птиц, или лежали на ковре, или засыпали, и на простынях были нарисованы рыбы, все время те же самые рыбы, но если с лицами все было по-прежнему в порядке, то с именами было не так просто.
встречаясь утром, мы говорили друг другу: "сегодня меня зовут оксана, я стюардесса и летаю в париж".
или "сегодня меня зовут лена, мне семь лет и я в седьмом классе, меня пригласили на горячий шоколад, хочешь пойти со мной"
или "меня зовут александра петровна, пока мой восьмой внук не ушел в школу, я должна проверить его домашнее задание"
но если я могла побыть оксаной или леной самое большое два дня, а потом у меня начиналась новая жизнь, то катя была более постоянна. она тоже была непрочь объявить: "меня зовут эльвира", не добавляя к этому ничего, потому что и так все было понятно. но сегодня ей этого хотелось, а завтра она вполне могла насмешливо сказать в ответ на всю мою новую жизнь: "а меня зовут катерина петропавловская" и тут уже ничего не возразишь, совсем ничего, потому что новая жизнь невидима и страшно дорога, а "катерина петропавловская" - это общеизвестный факт, о котором знают и воспитательницы, и злая кухарка тетя света, которая чихает по-птичьи, и рыбы на простынях, и, возможно, даже директор, хотя с директором мы никогда не встречались. "катерина петропавловская" - это правда, и эта правда состоит из слогов, ее можно написать на снегу, если умеешь писать. а вот бесстрашный и юный сыщик по имени вероника, который умеет свистеть в два пальца, - это просто сомнительная биография, которую никто не считает нужным запоминать, потому что завтра вместо вероники будет анастасия; а твоя правда навсегда останется в трех жалких буквах, выучиться которым очень просто. яна - это очень ненадежная защита и никакая не опора и уж конечно не украшение. от этой правды тянет перейти через забор и заблудиться в лесу, где ходят незнакомые оборванцы, они немножко старше и поэтому мы годимся им дети. когда они нас удочерят, то, конечно, дадут нам новые имена, хорошие звучные бродяжные имена, с которыми не стыдно будет выступать в цирке.
с другой стороны, есть еще ольга анатольевна, и диана, и светка-конфетка, и даже наиль - и это все тоже правда, хотя вовсе не так прекрасно как "катерина петропавловская". поэтому только катя так внушительна и бела, потому что она не одна, потому что она уже связана и с императорским двором, и с петром, и с павлом, и с крепостью, и с позолотой, и с балами, и с красивыми платьями; из всех девочек она единственная, потому что все эти вещи принадлежат ей не просто потому что так выдумали и захотелось, а уже по праву имени. она завернута в свое имя как в меховой палантин, она окутана им как облаком золотистой пудры, и самое главное, на все это тебе совершенно нечего возразить.
правда, можно надеть черную юбку и заняться танцами; возможно, для новой жизни останется меньше времени.
и тогда ты надеваешь юбку, деревянный пол то и дело сбрызгивают водой, сквозь носки проникают занозы, а новый коллектив предпочитает черным юбкам фиолетовые или даже белые, зато очень много зеркал. в каждом зеркале отражается несколько девочек, и поначалу трудно найти себя среди них, тем более что они выстраиваются в определенном порядке по отношению к центру. и центр вовсе не там в середине класса, где сходятся две диагонали, центр там, где сейчас находится валя, у станка или у окна или в правом дальнем углу, который ничем не примечателен. обычно валя здорово неприступна, но когда удается правильно и четко выбить русскую дробь, то она приходит знакомиться, а при знакомстве люди называют свое имя, и она говорит что ее зовут валя, а я говорю, что меня зовут татьяна, но мне нравится, когда меня зовут яна. почему не таня? – спрашивают все. – ведь татьяна – это таня. мы больше не будем сегодня отбивать дроби и поэтому можно снять туфли, но таня – это кто-то совершенно незнакомый, он не может ни снять туфель, ни заколоть волосы, ни посмотреть в зеркало – потому что он никого не увидит в зеркале. потому что таня – это не новая жизнь, выдуманная без всякого расчета на завтра, потому что это просто ложь и связать себя с ней опасно, но делать нечего и нужно что-то ответить. и потом все складывается так, что ты превращаешься в человека «это таня, но ее зовут яна», то есть, довольно сложного и загадочного в некотором отношении человека, и когда все устают от пояснений, то просто перестают обращаться к тебе. и уйти через забор в леса кажется все более и более привлекательным вариантом.
но вместо этого ты едешь домой в троллейбусе, поглаживая собаку и раздумывая мысли о смирении и о бунте, и о том, что скоро день рождения, и о том, что к восемнадцати годам людям имена меняют, потому что все вышло довольно несправедливо. потому что если маму зовут наталья анатольевна и это похоже на перекат волн по камням, то как она могла позволить дать тебе такое имя, которое совершенно не оставляет после себя никакого вкуса. потому что, возможно, это дело рук папы, который отправившись записывать нового человека в официальной книге, поддался порыву, потому что на стене был «список редких имен», и имя лена вдруг показалось ему недостаточно редким. мама и папа жили на разных берегах реки, и мама переходила ее по льду, чтобы попасть в город. возможно, этим тоже что-то объясняется. «когда ты тонешь или вот представь, заблудилась, представь, ну кто будет тебе кричать – катерина! ты же успеешь уже три раза утонуть», - безо всякого раскаяния оправдывался папа. «ян, - другое дело, да, ян?». вообще-то, спрашивать такое у папы было немного жестоко, потому что и ему досталось странное имя. когда он родился на свет, у него еще не было предков, они все куда-то затерялись, у него были только родители. и они придумали сложить его имя из инициалов – в. и и. и л., и добавили мягкий знак, чтобы завершить картину. но мой папа очень здравомыслящий человек, и я не знаю, чтобы он когда-нибудь расстраивался по этому поводу.