верхом на ките
все это выглядит так:
теперешний мир раньше был чужд мне. я была злая и ограниченная девочка, не знала имен, не знала из чего расту, не знала огромного прошлого, которое теперь из черно-белого и отдельного стало собственным и родным. в это прошлое входит все: все тексты, все симфонии, все картины, включая натюрморты, все брошенные камни, которые вылетели за пределы кинопленки. в общем, все произведения искусства и хорошо написанная история. теперь я осваиваюсь здесь и знаю куда пойти. есть люди, которые направляют,
они еще лучше освоились здесь
видят отдельные деревья там, где я вижу чащу
ну и еще две-три метафоры, чтобы стало яснее.
но - дорогой дневник - останутся ли они такими же, когда речь дойдет до тела? не до человеческого тела вообще, история которого им также неплохо известна - в антропологическом, социологическом, искусствоведческом, культурологическим аспектах - м... когда речь пойдет об их собственном теле? сумеют ли они отличить правую руку от левой? свою собственную правую руку сумеют ли они отделить от левой своей руки, совсем другой; и левую руку сумеют ли они отделить от своего плеча? знают ли они о том, на что способны, если бы с самого начала - они возделывали и свое тело
пустоватое, свободное, мягкое и прекрасное?
я изрядно устала от самой себя.
за последние дни я очень полюбила джорджо де кирико
послушайте, джорджо, мы еще вернемся к тому, с чего начали
ведь мы начали с того, что заперлись в комнате. правда?
мы заперлись в комнате, чтобы созидать
и обнаружили то, о чем раньше читали.
мы посмотрели в свои внутренние колодцы. может быть, вы увидели там закат или геометрического ангела.
но мы, я и я, посмотрелись в этот колодец - там наша память, детство, юность и всетакое; задернули шторы и превратили эту гулкую память в изнурительный культ - это совершенно лишило нас сил.
за мнимостью ушедшего, где все - и красота, и страдание, и огранинченность, и бесплодие, и привязанность, и серость - все, действительно все - возведено в абсолют. за мнимостью ушедшего мы оказались пусты
в пустом колодце
в пустой комнате
с подгнившим телом
то есть оно по-прежнему золотистое и гладкое и юное и все что полагается если тебе двадцать лет
но правая и левая руки начали забывать, чем они отличаются друг от друга.
правая рука стала гордится тем, что может держать карандаш.
левая рука стала приподниматься чуть выше начиная с плеча - потому что ей нечего возразить
я смотрю из этой раковины
недоуменной плоти
я не могу узнать сама себя. вас тоже, джорджо. шестьдесят автопортретов. подскажите же что-нибудь.
теперешний мир раньше был чужд мне. я была злая и ограниченная девочка, не знала имен, не знала из чего расту, не знала огромного прошлого, которое теперь из черно-белого и отдельного стало собственным и родным. в это прошлое входит все: все тексты, все симфонии, все картины, включая натюрморты, все брошенные камни, которые вылетели за пределы кинопленки. в общем, все произведения искусства и хорошо написанная история. теперь я осваиваюсь здесь и знаю куда пойти. есть люди, которые направляют,
они еще лучше освоились здесь
видят отдельные деревья там, где я вижу чащу
ну и еще две-три метафоры, чтобы стало яснее.
но - дорогой дневник - останутся ли они такими же, когда речь дойдет до тела? не до человеческого тела вообще, история которого им также неплохо известна - в антропологическом, социологическом, искусствоведческом, культурологическим аспектах - м... когда речь пойдет об их собственном теле? сумеют ли они отличить правую руку от левой? свою собственную правую руку сумеют ли они отделить от левой своей руки, совсем другой; и левую руку сумеют ли они отделить от своего плеча? знают ли они о том, на что способны, если бы с самого начала - они возделывали и свое тело
пустоватое, свободное, мягкое и прекрасное?
я изрядно устала от самой себя.
за последние дни я очень полюбила джорджо де кирико
послушайте, джорджо, мы еще вернемся к тому, с чего начали
ведь мы начали с того, что заперлись в комнате. правда?
мы заперлись в комнате, чтобы созидать
и обнаружили то, о чем раньше читали.
мы посмотрели в свои внутренние колодцы. может быть, вы увидели там закат или геометрического ангела.
но мы, я и я, посмотрелись в этот колодец - там наша память, детство, юность и всетакое; задернули шторы и превратили эту гулкую память в изнурительный культ - это совершенно лишило нас сил.
за мнимостью ушедшего, где все - и красота, и страдание, и огранинченность, и бесплодие, и привязанность, и серость - все, действительно все - возведено в абсолют. за мнимостью ушедшего мы оказались пусты
в пустом колодце
в пустой комнате
с подгнившим телом
то есть оно по-прежнему золотистое и гладкое и юное и все что полагается если тебе двадцать лет
но правая и левая руки начали забывать, чем они отличаются друг от друга.
правая рука стала гордится тем, что может держать карандаш.
левая рука стала приподниматься чуть выше начиная с плеча - потому что ей нечего возразить
я смотрю из этой раковины
недоуменной плоти
я не могу узнать сама себя. вас тоже, джорджо. шестьдесят автопортретов. подскажите же что-нибудь.