"Часам к трем солнце подтопило снег, так что он стал налипать на лыжи. Скольжение пропало, Ватанен тяжело пыхтел. Он безнадежно отставал, хотя следы были свежие. Пришлось остановиться, налипавший снег был слишком тяжел. Только к вечеру наст затвердел. Пару часов Ватанен продолжал преследование, но потом совсем стемнело, хоть глаз выколи. Той ночью луна не появилась на небе. Ничего не оставалось, как устроиться на привал. Ватанен подумал, что теперь они уже на территории района Салла. Заяц смертельно устал, но не жаловался. Впрочем, он никогда не жаловался на свою участь. Ватанен срубил для него молоденькую осинку, топором настрогал коры. Заяц поел и завалился спать поближе к костру, вытянув лапы. Никогда еще он не выглядел таким уставшим".
хорошо, что у этого арто много книг. хорошо, что я могу без карты представить себе маршрут, по которому двигался ватанен вместе с зайцем. хорошо, что все происходит в финляндии: в хейнола, в сомпио, в рованиеми, в соданкюла. для арто финская лапландия это родина, где он сам никогда не был, так он говорит в интервью. это смешная книга, но в конце, когда погоня за медведем становится бессмысленной, монотонной и изнуряющей, становится не по себе. ооочень не по себе. можно взять зайца с перебитой лапой, можно исчезнуть из своей прежней жизни, можно работать в одиночестве в глуши, но где-то должен быть предел, невозможно всегда уходить, невозможно просто уходить отовсюду, особенно, если у тебя в рюкзаке взрослый заяц. я хочу ответа: куда пойдет человек с зайцем после того, как он ушел отовсюду? вдруг я тоже возьму зайца и что тогда? страшно: когда сумасбродное приключение превращается в скитание, а скитание превращается в побег, а побег превращается в погоню, а погоня заканчивается в тюрьме. степень свободы уменьшается шаг за шагом. интересно: отправившись на север с зайцем ватанен так здорово берется за все хозяйственные дела. без вопросов: починить сторожку, переложить пол, поправить тягу в трубе, сколотить изгородь, сплавить лес, на лыжах пробежать - все может. хотя живет в хельсинки. такое ощущение, что все эти дела - естественны, все равно что в магазин сходить. я пишу всю эту ерунду, чтобы не забыть, какая это классная книга, как мне было смешно и страшно, как здорово написано про зайца, как здорово написано про деревенских финнов, про подозрительных финнов, про одержимых финнов и про спившегося лесосплавщика лешего, в рованиеми.
2. Анника Тор. "Глубина моря" и "Пруд белых лилий".
"— Твои родители?
— Папа. Мама умерла. Она умерла в июне, но я узнала об этом только пару недель назад. Ты знаешь, что означает «переведен», не так ли?
— Транспортировка, — сказала Юдит. — В другой лагерь. Скорее всего, в Польшу. Оттуда не приходят письма. Туда нельзя писать или отправлять посылки.— Что там происходит?
— Я не знаю, — сказала Юдит. — Никто не знает наверняка. Можно только надеяться.
— На что?
— На то, что война закончится. До того, как все умрут"
первую книжку анники тор я прочла, сидя в кресле книжного магазина в "букберри", в субботу. была зима, суббота, девять утра. в десять мы встретились с мамой в метро и поехали в икею. я тогда ездила в икею, как в швецию, и не я одна. сидела на белой кровати в какой-то детской комнате и думала про нелли, штеффи и их остров. книжку я не купила; прочла, поставила на полку и все. мне казалось, пока я сидела там и смотрела на зеленых икеевских лягушек и пока трогала вышитое покрывало, что мне десять, что на ужин рыба, что родители далеко, даже больше чем просто далеко - война, и что я совершенно ничего не могу с этим поделать. могу только смотреть на море. могу только написать письмо. и не могу быть уверенной, что оно дойдет или что я получу ответ. мы здесь только на время, я не знаю, надолго ли это. насколько большое это "на время". и когда мама подошла и спросила, брать будильник или не брать, я вообще не могла вернуться. вот такая здоровская книжка.
в этом году, перед тем как уехать в конце января в черногорию, я купила последнюю книжку из четырех - "открытое море". читала ее понемногу, когда было время. за пару глав до конца решила, что не хочу, чтобы она заканчивалась, надо перечитать первые три!
кроме всего прочего, здорово: в четвертой книге есть момент, где штеффи и юдит отправляются в уддеваллу, куда привезли освобожденных из лагерей. временный госпиталь находится в школе. я была в уддевалле и поднималась по ступенькам в эту школу. она была закрыта. шел дождь, а перед школой была площадь. я шла вдоль школьной ограды. я еще никогда до этого не встречала книжек, где местом действия было бы одно из моих собственных воспоминаний.
3. Мария Парр, "Вафельное сердце". буду читать сейчас.
"— У нас есть закон о Лофотенах от тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, который гласит, что море принадлежит всем, — сказал смотритель маяка Бейер".
сегодняшний день вряд ли повторится еще раз и другого случая никогда не представится. я понимаю это еще острее, с тех пор как мне попала в руки эта книга. ты можешь быть хорошим человеком и испортить все, потому что несчастен. несчастен ты или нет - зависит не от обстоятельств, это решаешь ты сам. я никогда не думала, что мне придется набираться храбрости, чтобы прочесть несколько страниц книги, и что я буду бросать ее на самом интересном месте (фредерик умирает, беременная десятым ребенком элида сбегает на берег, по скользкой, покрытой льдом тропинке), потому что мне становится также больно. приобретая что-то, становишься таким уязвимым. защищай то, что имеешь, если хочешь это иметь, или не бойся. это не так уж и трудно. будь готовым к тому, что все это может закончится. в каждый момент.
хербьёрг вассму - норвежская писательница. ее романы - "книга дины", "стакан молока, пожалуйста", "сто лет" - длинные истории про борьбу, про людей, которые принимают решения, и про то, чем это может обернуться. я уверена, что они бы понравились мне, даже будь я на десять лет младше, и мне было бы интересно перечитать их еще лет через двадцать. она говорит: невозможно построить свое будущее, не узнав свое прошлое. мы были нелюбимыми детьми, мы боялись, мы придумывали истории, мы вытерпели все наказания, и теперь нужно двигаться дальше, осталось только понять - почему это все стоит за нашими спинами. "сто лет" - урок понимания, также, как и "полубрат" ларса кристенсена, ты начинаешься там же, где начинаются все истории, ты начинаешься так далеко, что это трудно увидеть и легко скрыть. но если уж начинаешь говорить об этом, то выкладывай всю правду до конца.
"В пасторской усадьбе есть пруд, правда почти без уток, зато на берегу вокруг пруда стоят маленькие домики. Словно селение на берегу озера. Они сделаны из ящиков и гофрированной жести, на крышах лежат камни, чтобы крыши не унес ветер. В этих домиках живут наши бумажные куклы. У них есть маленькая мебель и одежда. Животные. И всякая утварь. Кое-что Айне досталось в наследство, кое-что мы, дети, сделали сами с помощью взрослых или старших братьев и сестер Айны.
Эти игрушечные домики — целый мир. В нем все время что-то меняется. Там живут, ссорятся и играют. С каждым годом семья бумажных кукол растет. Благодаря рождественским подаркам и дням рождения. Иногда появляются бумажные куклы как будто из другого круга, более благородные или, наоборот, простолюдинки, они здесь ничего не знают. И мы помогаем им найти свое место. Хотя некоторые из них бывают совершенно невыносимы. Игра начинается ранней весной, когда сходит снег и домики возвращаются на свои места, а с первыми морозами домики как будто впадают в спячку, и на зиму их убирают в чулан.
Это первый мир, в сочинении которого я принимаю участие. После школы и обеда я иду по посыпанной гравием дороге в пасторскую усадьбу, чтобы играть там в саду. Я придумываю, что будут делать и говорить мои бумажные куклы. Слежу за тем, что делают куклы Айны. Ведь может случиться что-нибудь непредвиденное. Иногда я отказываюсь от того, что придумала, если Айна придумывает что-нибудь более интересное. Она старше меня и больше читала. Ее братья и сестры уже учатся в гимназии в Сортланде и читали еще больше.
Я иду в пасторскую усадьбу по посыпанной гравием дороге, по ней между колеями тянется зеленая травянистая гряда. Светло, и я могу спокойно думать о своем. Мне не нужно следить за березовой рощей, и я не чувствую, будто за мной кто-то наблюдает. Я быстро поняла, что при свете нужно опасаться только запертых комнат".
7. "Тоня Глиммердал" Мария Парр.
Роман о девочке с рыжей гривой, которую все зовут "грозой Глиммердала". У нее есть: девиз ("скорость и самоуважение!"
, две старшие сестры-близняшки, гора, мама, которая изучает море в море, папа поблизости, лыжи, друг старый Гюнтер, который играет на скрипке, и враг владелец кемпинга в долине. Эта книга - одна из лучших вещей, которые я читала в жизни. И не потому что в этой книжке - все мои любимые мотивы и "двигатели". То есть, конечно, старшие сестры - близнецы; мама в море; дружба со старым человеком; старик и скрипка; горы Норвегии; паромы; снег; пряничное печенье; сама героиня и ее десять лет в долине - все это уже само по себе, восторг, но дело не только в этом. Кроме того, что Марии Парр удается писать просто, серьезно и весело, ей удается еще и закончить историю так, что ты вдруг словно бы проснулся. То есть, я выбираю ее, а не десятки и сотни пронзительных, честных, ясных и серьезных книг, идя сквозь которые, ты испытываешь боль, сочувствие и всю остроту жизни, но вот они заканчиваются - точкой, обрывом, смертью, и даже пережив катарсис, выходя оттуда, умытый слезами, ты все равно остаешься один и словно бы не сдвигаешься с мертвой точки. Весь опыт со-чувствия никуда не уходит, окей, он с тобой, но с кем ты? Я устала от книг, после которых наступает опустошение и весь мир кажется засыпанным пылью, смутно маячит мысль о чем-то навсегда утраченном, а все мои любимые книги - именно такие; они заканчиваются, не оставляя тебе никакой надежды, - при том, что могут быть просто чудовищно хороши. Мне нужны дни и недели, чтобы прийти в себя после Гайто Газданова, Ивана Бунина, Хемингуэя, Мураками и Блока etc. И совсем по-другому с Марией Парр. При том, что история о том, что делать с теми, кого мы вот-вот потеряем, и что после этого делать с самим собой - ни разу не легкая сказка. Но я редко чувствовала это в конце, почти никогда: вдохновение и огромную силу идти и жить собственной жизнью. Она будет что надо.
9. "Плоть и кровь" Майкл Каннингем.
Начав читать, я почти сразу же чувствую то же острие, что было и в "Доме на краю света". Майкл Каннингем находится между двумя мирами - мужским и женским; один притягивает его, другой отталкивает, и оба влекут; и в каждом случае ему удается быть настолько точным, насколько это возможно. В выборе сцен, ракурсов, в смене планов он так бережен, словно показывает нам кинохронику нашей собственной далекой жизни и, чтобы мы успели привыкнуть, начинает издалека. История жизни американской семьи - сто лет - с 1935 до 2035; каждый из героев схематичной хроники двигается от своей роли и ожиданий других - к себе самому.
"- Ну правильно, - тихо, еле слышно сказала мать. - Именно этому их учит и следует. Как мило.
Она перешла на тоненький голос. Прибегая к нему, мама словно обращалась к кому-то, кто жил внутри нее, к незримому другу, целиком и полностью согласному с ней в том, что мир велик и прекрасен, но, в конечном счете, изматывает до смерти всех, кто его населяет".
@темы: book box