январь
мы встречаем новый год в лапландской горнолыжной деревне, взбираемся на снегоходах на самую вершину горы, где стоит совершенно обмерзшая ледяная избушка, спускаемся вниз в полярных сумерках, я не встаю на горные лыжи, мы просто катаемся на беговых в метель и в ясную погоду, с утра, когда темно и у каждого на лбу фонарики, и коротким полярным днем; однажды после длинного спуска я всё-таки падаю, хохочу и машу ногами с лыжами, а когда поднимаюсь, то вижу, что среди деревьев стоит олень и смотрит космическими глазами, я перестаю дышать и он медленно подходит ближе. потом, сидя в кафе antik-anna на трассе между куволой и хельсинки, мы с в., бесконечно уставшие, даём друг другу слово никогда больше не устраивать путешествий с чужими людьми, которые этого не хотели, я выбираю на чердаке у антик-анны старую рамочку со старой фотографией за 2 евро, мы садимся в машину, а потом, после возвращения, после целых суток бесконечной трассы, я остаюсь в квартире у в., никуда не уезжаю. до этого я еще жила на южной и иногда оставалась ночевать, но когда мы вернулись, я никуда не уехала и потом вообще никуда больше не уезжала.
февраль
взяв чужую машину, мы доезжаем до хельсинки, а оттуда улетаем в рим, в аэропорту вантаа двое смуглых, худеньких, сорокалетних хиппи, мужчина и женщина, выходят покурить на улицу, на них обоих невероятные оранжевые одежды, весь полет в. спит, положив голову мне на колени, а я смотрю на финнов, взяв в риме маленький синий фиат-панда едем на побережье, завтракаем яблоком, глядя на море, на одном из бульваров, в соседней машине, ссорятся муж и жена, оба в костюмах, они кричат так, что их слышно через закрытые окна, в умбрии мы заходим в бар где-то на углу, пьем горячий шоколад, а потом в ассизи на пустынной площади нас встречает ж., приехавший на огромной машине без четвертой передачи, и внезапно мы носимся по средневековому городу, потом едим соевую пиццу, он везет нас в дом над долиной, а потом утром мы все втроем едем в ананду на йогу, занятие в шесть, вокруг темно и по дороге у обочины встречается дикобраз, потом мы смотрим участки и дома на продажу, в городе, в деревне и на холме, высоко-высоко, там продают половину дома с полем и с заброшенной мельницей на краю, сразу у края мощеного двора - обрыв, и крыши домов внизу, так близко, что можно прыгнуть на них.
март
все начинают говорить о госах, я не вижу никакой причины ходить в институт и чувствую отчуждение. все пишут дипломы и нервничают, я каждый вечер жду в. с работы и это так невыносимо, что я не знаю, куда себя деть; смотрю на снег, пишу рассказы про лену-девочку-из-квартиры-двенадцать и их набирается так много, что почти диплом; по-моему, весь март - это ожидание в темноте, веточки укропа на обед, танцы и бессонница; потом в конце марта мы едем в оби, покупаем несколько сосновых досок и в одно воскресенье сооружаем кухонную скамейку, приделываем её к стене, красим в синий, как в швеции.
апрель
по интернету мы разыскиваем маленький bed & breakfast в финляндии, недалеко от границы, выкраиваем несколько дней и в пятницу вечером уезжаем, взяв в "хлебе насущном" два кофе и четыре куска хлеба с оливками; мы едем всю ночь, в метель, и в субботу днём добираемся до лаппеенранты; B&B оказывается огромным деревенским домом в два этажа, с круглым двором, флагштоком, трактором и прочими делами; мы оставляем вещи и едем завтракать на заправку, уже четыре часа дня, в лаппеенранте падает снег, киоски с мороженым закрыты, музей купца волкова закрыт, мы пьем кофе и весь вечер раскрашиваем брошки из пластика, которые я слепила ещё в москве, как дети которых оставили в игровой комнате; в музее маленьких железных дорог мы покупаем маленькую железную дорогу "хогвартс", а вообще среди всего этого снега, в деревянном доме, в комнате под самой крышей довольно одиноко и с этим одиночеством вдвоём мы возвращаемся обратно, мы приезжаем в среду и четыре часа стоим в пробке на ленинградке, а потом на набережной и от солнца внутри машины становится так душно, что трудно дышать. заехав на обратном пути в лаппеенранту мы останавливаемся около магазина влосипедов, заходим, пробуем разные подержанные на заднем дворе, катаясь по снегу и выбираем синий велик с корзиной, и некоторое время в. едет впереди на машине, а я еду за ним на велосипеде, потом мы кладем его на заднее сиденье и тогда наша скорость становится значительно выше.
май
мне скучно, я иду на собеседование в старбакс, меня тут же берут на работу, 12 мая начинается тренинг, в главном офисе мальчиков и девочек натаскивают на постоянный позитив и ценности старбакс, мастер-класс по эспрессо устраивается в меге-белая-дача, мастер-класс по холодным коктейлям в старбакс-шереметьево, куда надо ехать на экспрессе; потом я прихожу на арбат 38 и эта работа оказывается настолько тяжелой физически и пустой, абсолютно пустой, что я с трудом выдерживаю две недели, а потом еще две. в это время сестра кристина приезжает в москву, чтобы устроиться на какую-нибудь работу и не оставаться в уфе, что угодно, только бы не оставаться в уфе; мама приезжает тоже, и в мой день рождения мы вместе сидим в кафе, и она рассказывает, что думала обо мне, когда я ещё не родилась и что себе представляла, и как потом, после наркоза, который ей вкатили на кесаревом, несколько лет жила в соввершенном тумане, мы обе немножко плачем. в. ждёт на улице, пока я закончу вечернюю смену, потом он надевает ролики, я сажусь на велик и мы возвращаемся с арбата домой, на фрунзенскую; и эти ночные возвращения - самые лучшее время того периода, когда от усталости не хочется ничего, ничего абсолютно.
июнь
в июне мы навсегда сдаём квартиру на южной, я собираю оставшиеся вещи и насовсем переезжаю к в.; бросаю одну работу, звоню в кофебин по старой привычке, прихожу тужа к семи утра, потом всё лето встаю в 4-40 к утренней смене. по вечерам мы ездим на воробьевы горы, в заказник, где к в. приезжают всякие ребята и он занимается с ними цигуном, немножко йогой; едим черешню, катаемся на крошечной канатке около трамплина, решаем никогда не жениться, записываемся на курсы финского в nordic school, занятия по вечерам, три раза в неделю. у нас две преподавательницы: тамара и оля, тамара на все вопросы отвечает: ну вот так финны говорят, а оля крутая и с ней мы по-настоящему что-то понимаем. на день уезжаем в питер, добираемся до финского залива, долго идем по песку, потом вдруг засыпаем под деревом, среди кустов шиповника; находим на итальянской улице кафе "марракеш", где нам делают кофе с чесноком и мёдом, а на следующее утро, уже в москве, я рассказываю об этом всем своим знакомым в кофебине; я никого из них не знаю по имени, кроме леонида леонидовича и виктора лаппы, но это не мешает нам каждый день бесконечно общаться.
июль
июль - это просто черешня, звон комаров в тенистых местах заказника, черные вьетнамки, пыль, работа, велосипедные ночи, мороженое, цветочная пыльца и такие упражнения каждое утро, после которых трудно спускаться по ступенькам, идти, стоять, ходить, сидеть; а когда немножко отпускает, то чувствуешь огонь в каждой клетке. я перестаю простужаться, но вместе с тем перестаю читать, писать, с кем-нибудь встречаться, делать что-нибудь, кроме кофе; и это становится опасно. в конце июля мы садимся в машину, доезжаем до хельсинки, переправляемся в швецию, ночуем в уддевалле, где славо, полицейский из польши, который тренирует тут других полицейских со всей швеции всяким бойцовым техникам, забирает в. на целое утро и показывает ему всякие секреты ударов, нападений, прыжков и всё такое. идёт дождь, я брожу по городу, кеды промокли, розы промокли, фонтан на площади перед школой промок, и маленькая зелёная женщина в центре фонтана промокла; свернув в подворотню, я прохожу дворик с цветами, ещё раз сворачиваю и оказываюсь на площадке, деревянные скамейки для зрителей поднимаются вверх ряд за рядом, я забираюсь на самый верх и сажусь там; сзади деревья, слева по краешку ступеньки ползёт большая улитка, нигде никого нет, дождь становится слабее.
август
из смёгена, деревушки на побережье, где такой ветер, что люди должны быть невыносимо стойкими, мы едем в норвегию, там бензин дороже, названия другие, всё другое и не очень уютно, мы ночуем в машине у какой-то горной реки, чистим зубы на заправках, всё время едем, но не доезжаем до бергена, куда собирались, а сворачиваем на север, вместе с машиной сто раз переправляемся на всяких паромах, то поднимаемся вверх, то спускаемся вниз, и всё время едем; это большая ошибка, потому что путешествие было бы гораздо интереснее, если бы мы остановились где-нибудь; на севере начинаются берёзы и болота, на самой границе со швецией по дороге идут олени, обходят машину с обеих сторон, мы всё время ищем место, где переночевать и оба раза в швеции нам попадаются невообразимо тихие места; один раз - у озера, второй раз - на берегу залива, уже недалеко от стокгольма; первый раз мы даже не можем никому заплатить, потому что уже вечер и всё закрыто, утром завтракаем черникой и уезжаем, потому что опять надо двигаться дальше, потому что всё привязано к расписанию паромов, к расписанию работы, потому что возвращение по расписанию. в стокгольме уже ни на что не остаётся времени, ни встретиться с дашей, ни просто побродить; в кемпинге "сандвикен" на берегу залива мы просыпаемся раньше всех, по камням забираемся на край бухты, смотрим в в сторону финляндии, и в доме выше по склону в окне горит лампа, как будто кто-то читал там всю ночь, а потом заснул. мы собираем палатку, бросаем ключ от душевой в красный почтовый ящик, садимся в машину и отчаливаем, у меня в кармане карта кемпинга с обозначением мест для трейлеров и для палаток, залив обозначен большим буквами STRAND.
все ещё август
на пароме, который идёт в хельсинки, мы ужинаем в каком-то ресторане, где не были раньше, я не помню, какая была еда, какое вино мы пили, или это была просто холодная вода. на пароме первый раз за всю норвегию был душ; правда, ещё в швеции был душ в кемпинге, но там нужно было бросать в автомат монетку в пять крон, чтобы текла горячая вода; поэтому мы просто купались в море. весь ужин мы проговаривали всё то, что мучило нас всю дорогу; то, от чего поездка была похожа на бегство за тем, чего вообще нет; в этом была виновата я, и поэтому мы нигде не задерживались долго: мы ночевали среди карликовых берез и можжевельника, поставив палатку прямо на мшистом камне, комары кусали за коленки, от костра валил дым, а потом в семь утра мы встали и долго выбирались оттуда обратно к машине, потеряли тропинку, шли по болоту, промокли по колено, исцарапались, проехали еще немного вверх, туда, где уже кончились все деревья, опять бросили машину и взобрались на самую высокую вершину, которая здесь была; там были камни, мхи и ветер; солнце поднималось; мы видели вдалеке, как идут треккеры, и даже издалека было видно, какие удобные у них ботинки. но потом мы опять ехали, останавливались на мороженое, опять ехали, смотрели на парапланеристов над озером, опять ехали, ну и конечно это никуда нас не привело. в 22-30 мы спустились на пятую палубу в спа-салон, где работала массажистка линда из таллина; я заснула у нее на кушетке и проснулась от того, как пенится и громыхает вода где-то у борта - мы остановились у островов, постояли и поплыли дальше.
потом в августе в. окончательно бросил свою работу, мы сидели на траве чистопрудного бульвара, ели дынное мороженое перед финским и он по телефону договаривался с адвокатом о всяких делах; а потом все судебные процессы закончились, апелляции подавать больше было не надо. мы ещё раз съездили в лаппеенранту на три дня, поставили палатку под старым деревянным лыжным трамплином, плавали в озере, взяли напрокат два красных велосипеда и доехали до B&B miekkala, где были в апреле.
из хозяев был только петри, из гостей - никого; он угостил нас кофе и пока шел дождь мы сидели втроем на веранде под огромным белым зонтом.
в музее искусств карелии мы смотрели всякие фотовыставки в левом крыле, а в правом в темной комнате показывали фильм boarder lands, про узкую полоску земли между россией и финляндией, и мы ходили на этот фильм дважды.
сентябрь
в сентябре кончается финская виза, начинаются занятия в институте, я вижу во сне никольскую, не хожу на лекции, езжу на велосипеде по фрунзенской набережной, мы начинаем хоть немного разговаривать с кириллом во время утренних смен, а в конце сентября поезд москва-севастополь, потом синий троллейбус севастополь-ялта, потом маршрутка ялта-симеиз, гостиница с запущенным садом, щербатыми лестницами и комнатами прямо над галечным пляжем, в шесть утра кто-то уже купается, кто-то медитирует у воды, мы ныряем в больших и холодных волнах, голодаем три дня, каждое утро ходим заниматься на спортивную площадку около школы; на рынке продают инжир, арбузы, дыни, сливы и мёд, а нам нельзя сделать даже глотка воды. канатка, ай-петри, ветер, верблюды, цветные дождевики; мы покупаем себе цветные дождевики, надеваем их и поднимаемся на зубцы, татары зовут нас на плов и на суп и на чай, ледяные источники, все переносят голод по-разному, кто-то веселится, кто-то анализирует, кто-то ноет. в день выхода на рассвете на пляже много людей, все делятся друг с другом яблоками - чистить зубы пастой нельзя, вместо этого нужно пожевать яблоко; пьют воду; купаются; когда всё заканчивается, мы не выдерживаем, поднимаемся на верхнюю дорогу над симеизом, час сидим на обочине и ловим маршрутку, смотрим на черные силуэты кипарисов, добираемся до симферополя, находим сговорчивых проводников и уезжаем в москву на три дня раньше. пока мы едем и поезд поет свою песню, начинается октябрь.
октябрь
изо дня в день я хожу на работу к семи часам утра, каждый день всё темнее, пару раз вместо метро я еду на велике по фрунзенской набережной, перебираюсь через мост у храма на кропоткинской, оставляю его втиснутым между окном и автобусной остановкой перед кофебином, и во время работы смотрю, как он там. он такой синий. еще я смотрю на ирену. первый раз я замечаю ее, когда она заказывает мегакапуччино, и не приходит за ним; я в третий раз выкрикиваю, выискиваю ее в зале; она в углу говорит по телефону и плачет, вернее, кричит и плачет; я отношу ей кофе за столик так бесшумно, как будто меня нет. потом она подходит, покупает кофе на пять тысяч, и между нами начинается контакт; она каждый день работает вместе с мешковатым коллегой и садится как раз напротив моей половины стойки; я смотрю на нее, в конце октября она начинает мне улыбаться. тридцать первого утром я прихожу, надеваю рожки и боа, и два дня хеллоуина мы веселимся напролет, пока лёша, который надел пижаму и домашние тапочки, не говорит, что увольняется и работает последний день. я не верю до тех пор, пока он не выходит во двор, где выкидывает в мусорный бак напротив "артишока" свои джинсы и ботинки; под стойкой еще несколько недель стоит бутылка виски и все бариста, уходя после смены делают себе что-нибудь с алкоголем. лешина жена, наташа, по-прежнему приходит заниматься итальянским с ученицами, назар закрывает мото-сезон и приходит пешком, как все люди; в семь утра уже непроглядно темно, а так все идет своим чередом.
ноябрь
в ноябре однажды вечером к нам приходят богдан и тамара, смотрят на стены, оценивают, соглашаются, говорят, что будут работать с девяти и по выходным тоже; в понедельник выходят и начинают ремонт, который тянут пять месяцев, до февраля, а потом в один день пропадают, не отвечают на телефоны, бросают ванну с недоложенной мозаикой, проваливаются с дубликатами ключей. я встаю в четыре сорок пять в комнате, заваленной мешками со смесью и штукатуркой, все чаще хочется уволится, у меня почти всегда утренние смены, потому что в вечерние еще тяжелее, я делаю кофе, привычно чувствуя как позвоночник становится острым и сжатым, больно; мы переезжаем на самый край света, на конечную остановку трамвая номер три, на девятый этаж, где живет мама в., напротив живут его сестра с дочерью и собакой, но сестра куда-то пропала, дочь и собака живут одни, по вечерам, около полуночи, мы встречаем их во дворе; дашино белое лицо светится как луна, а собака не воспитана; трудное время. все наши желания сводятся ко сну; однажды придя к семи, я два часа стою на морозе, потому что кирилл с ключами проспал; потом греемся в "прайме", глядя как все постоянные утренние гости дергают дверь "кофебина", а она не открывается и внутри темно. богдан и тамара ломают стенку между кухней и спальней, паркетчики укладывают бамбуковую доску, дворники за старый шкаф и микроволновку выносят бесчисленные мешки мусора, все неубранные вещи покрываются пылью.
надо на йогу (севастопольская), короткое занятие, а потом можно опять что-нибудь вспомнить