абрикосы срывают с деревьев зелеными и кладут в ящик
в кофейной ягоде два зерна
в индии начинается сезон, когда дуют муссоны
в шесть утра все необыкновенно
влажный асфальт, цветущий шиповник, тонкое электрическое гудение фонарей. звук автобуса угасает у нашего поворота, он огибает клумбу, он еще не выключил фары, он пуст. все, что ждет меня летом. рассветы, которые превращают наш дом над деревьями, в сияющий сахарный отель, куда тянет приехать низачем; сосны, тополя и рябина напротив автобусной остановки; тихая пятницкая, выходящая устьем на набережную, зеленая барочная церковка напротив кофейни: в восемь, когда мы открываемся, там всегда звонят.
я прохожу мимо сахарного столика, затянутая в черный фартук
и поворачиваю латунный рычажок замка.
первые гости впускают звук дождя и колокольной меди.
укладывая на тарелку растрепанный кусок торта или заливая взбитую пену в капуччино, я спрашиваю их: вы слышите?
только самых первых, самых утренних.
и никаких уехать, и никаких трамваев в одессе, и никаких акаций и скользких персиковых шкурок, и никаких тебе дач, и никаких просоленных волос;
и никаких лодок с облупившейся краской и старым мотором; никаких до буйка и вперед; никаких душевых трубок и фантастических сумок на барахолках, никаких галечных пляжей и голодных ночей
все это остается воображением: трамвайные столбы, чернильный очерк трав на звездном небе, слабый отблеск рельса. и все эти сады - туи и розы и вьющиеся, затягивающие веранды бигнонии с алыми цветками, которых погибают пчелы. прогретые деревянные ступеньки и кошки, лакающие пролитое молоко.
вместо трамваев я сажусь в автобус в шесть-четырнадцать
и долго еду по проспектам и мостам с сонными смуглыми людьми
все они выходят на остановке "вторая проходная"
и когда часы над второй проходной показывают шесть-тридцать-шесть
они все входят на завод зил
и кто-то держится за руки.
в пустом автобусе я проезжаю еще немного и тоже выхожу; спускаюсь в метро, поднимаюсь из метро; и в восемь открываю дверь и ко мне приходят приятельски настроенный дэн, трое итальянцев, которым так невыносимо легко говорить на этом языке, и телевидение, для которого приходится четырежды подавать стакан с кофеиновой колой в нужный момент и несколько раз забивать кофейную таблетку
очень аккуратно и бережно
чтобы не ткнуть локтем в серый котовый живот нависшего над самым плечом оператора
с рыжей рыжей рыжей бородой
и очень большого.