запишу себе сон, который никому не обещала.
Сперва ничего не было, кроме шуб и платьев под шубами и морозцев под платьями, и снежных дорожек. Мне кажется, у девочек связи с богами теснее.
Потом – началось. Топография этого сна – нет ничего проще, это Лит, Лит и весенний закат, чуть раньше заката. Мы играем в шахматы в сумеречной зале, откуда вынесли столы. Мы стоим на шахматной доске и не видим ни черных клеток, ни белых; мы кидаем друг в друга камни. Большие – словно спелые плоды граната – и тяжелые, они знают свои пути. И та девочка, к которой я тяну руку с камнем и для которой я отпускаю его в воздушные токи, в странном воздухе – видимые, - она остается невредимой. Пролетая над самым ее плечом, у самого ее виска – камень летит дальше, и растворяется за ее спиной. Никто не боится. Никто не конь, никто не королева.
Когда надоедает играть, я выхожу во двор. Может быть, было и кофе, я не помню кофе. У сетки стадиона стоит Че. Стоит на траве, и не сходит на асфальт, и подходя – я вижу золотой свет в воздухе, как всегда бывает весной, - свежий и золотистый; и неподвижные тополя, и желтые стены, которые наливаются этим светом – почти до охры. И медленно целую – в левую щеку, и чуть неистовее – оторвав губы, прижимаюсь своей щекой.
Это такое прикосновение, после которого не остается никаких покровов.
Когда мы были знакомы, то мы прежде начали говорить с ним.
Возможно, нам не надо было тогда говорить.
А потом мы оказываемся на дорожке, Че слева и он обнимает меня за плечо. Мы покачиваемся, будто сидя в гамаке, но никакого гамака нет. Нас держит воздух. Солнце уже исчезло. Кто-то выходит из дверей Лита, из дверей главного корпуса: их двое. Тот, кто останавливается, сойдя со ступеней, вновь принимается метать в нас камни – и они летят над скамьями, над кустами, меж тополиных ветвей – и мы не чувствуем их. Тот, кто останавливается под балконами, под полуколоннами, - в лиловой кофте – бросает к нам большой коричневый воздушный шар. И приближаясь, он становится больше. Он накалывается на ветку – и воздух выходит из него, и он становится еще больше. Шар опускается на нас сверху, как великий, потерянный мяч: когда он прикоснется к асфальту, земля оттолкнет его, но пока он опускается: и закрывает собой все небо.