в начале он выдыхает
здравствуй
по набережной в дождь играть на скрипке
скользить
все эти дни, когда я не записывала ни одного слова, мне будет приятно не вспоминать через пять-восемь лет, правда?
в понедельник или во вторник будет экзамен по литературе 20х-30х, сегодня я три раза начинала плакать, читая всякие статьи
хотя бы за одного мандельштама
все, что не красиво на ветру, есть уродливо. полынный веночек, горсть камней, целовать загорелый локоть. снова начались несметные сожаления. "о чем задумались, интересный мужчина? угостите портером". потом стук каблуков, совсем мягкий в расплавленном ночном шуме, и потом она садится ему на колени; и блок гладит ее по голове. тихое вращение планет. потом выстрелы.
за обедом мы говорим о коктебеле, о максе, о письмах из парижа; мы выходим прогуляться в сад, скучный, маленький сад, где не найти тени, где по зеленой траве никогда не катятся валы ветра, слишком она коротка, где на краешке каменного бассейна белый голубь, и где сонно зреют апельсины. париж очень далеко.
на палубе, полной усталых, стройных, отчаявшихся людей, детей держат за руки; седая женщина с молодым лицом прижимает к себе мальчика, и не оборачивается, когда пароход отходит; мы поднимаемся по лестнице и ждем, пока к. достанет ключи из обширных карманов; у подножия лестницы цветет гранатовое дерево, по обеим сторонам - пустые ящики из-под роз. мы входим: дом номер шестнадцать; она не оборачивается, стоя на скользкой палубе, - весна или лето; пусть будет месяц цезарей, август - сильная качка, французская речь, спящий ребенок.
потом, когда ее волосы станут белыми, потом, когда они найдут квартиру в провансе, когда ее сын станет уезжать на велосипеде, рассекая поле, когда он будет кричать от мистраля, обрывающего ставни, и когда листва усыпет все дно мелкого садового бассейна с неровными краями, она скажет себе: il a le race, думая о сыне и о ком-то еще, по крайней мере il a le race, гладя его высокий влажный лоб в синеватой утренней мгле, он укусит ее руку и застонет, как французский пароход, покидающий одессу; потом они переедут в париж; потом начнется война; потом георгий иванов умрет в доме престарелых где-то под ниццей, где-то по небом
мы рассаживаемся - в кресле, на лестнице, за фортепиано и засыпаем одновременно, как будто пережили что-то очень чудовищное; ступеней было семнадцать, в саду нет тени, гранаты зреют в августовских ночах и, отяжелев, ложатся в ладони.