Я знаю, что сейчас на каждой из площадей этого города режут скульптуры изо льда.
Белый, черный, серый - это огромные глыбы плотного озёрного льда. Я приехала сюда и стала какой-то древней, прозрачной, пустой. Мне всё время хочется выйти, быть снаружи, идти.
Метель улеглась и улицы застыли от мороза. Это даже не минус двадцать, здесь гораздо теплее.

Я иду по пустой затонской улице, ремень старого баяна оттягивает мне плечо, меха раскрываются и инструмент подвывает. Протяжно, ясно, отчётливо. Я несу с собой этот холодный звук, и он каменеет в воздухе, и собаки подхватывают тревогу и передают её до самого конца улицы, до самого леса. И я жму на клавиши снова, и снова развожу меха, и продолжаю идти вперёд.
Большинство окон тёмные, люди давно уехали. Поэтому музыка никого не беспокоит.
Фонари не горят.

Минус двадцать четыре. Минус двадцать шесть.
Я ждала этого так долго.

Мне кажется, что чем холоднее будет воздух, тем яснее я смогу услышать: что мне делать дальше.
Что мне делать дальше со своей жизнью.
Как прочитать и вспомнить последние пять лет.
Как не обманывать себя.
Как вернуть себе чувство, что я действительно жива.
Что для этого нужно сделать: уйти, остаться, поменять страну или город, терпеть или взорваться, если чувствуешь, что вот-вот взорвёшься.
Где во всём этом правда, а где просто страх и как быть с тем, что кому-то можно причинить боль; что любой выбор так или иначе влечёт за собой чью-то боль.

"Мин сине йоратам".
Мы стоим около постамента, я только что бросила на снег две гвоздики, солнце садится между толстыми снежными стволами сосен, все мусульманские могилы обращены к западу, ряд за рядом, все православные смотрят на восток. Мы проваливаемся в снег по колено. Оставляем за собой две цепочки следов. Цветочницы у кладбищенской ограды греются в крошечных прокопчённых бытовках, россыпь искусственных цветов и венков пестрит на снегу.
Я хочу высказаться, не знаю, на каком языке, и говорю довольно серьезно: ит - балык - емеш - яны йыл менен.
Кажется, это первые слова, которые я произношу по-башкирски за всю свою жизнь.
В детстве я отказывалась говорить на этом языке.
- Ты можешь сказать - "мин сине йоратам", - учит меня мама. - Я тебя люблю.
Я повторяю, ни к кому особо не обращаясь. Это можно сказать каждому человеку на земле.
Смотрю на фотографии на памятниках. Памятники выглядят очень новыми.
На снегу между могилами почти нет свежих следов.


Весь ноябрь я думаю о далёких заполярных селениях, где сейчас очень темно.
На картах они обозначены как города, но это так мало похоже на город. В каждом есть S-Market, или K-Market, и там можно купить рождественскую звезду, упаковку поленьев для очага, тёплые варежки, кровяные котлеты, ванильный соус, лакрицу, апельсины и чёрный хлеб с патокой. Так странно покупать поленья в упаковках. В каждом из них есть почта, церковь, и прокат снегоходов. И на почте дают марки с северным сиянием - Aurora Borealis. Есть гостиница, и не одна, прорубь, магазины с отличным спортивным оборудованием. Лыжи, смешные тролльские шапки, балаклавы, перчатки и носки, протеиновые батончики для дальних походов, фонарики. Есть магазины сувениров и там можно купить шаманский бубен. Конечно, он не такой, как настоящий шаманский бубен. Лыжные подъёмники работают до семи часов вечера. Или до четырёх - я не очень хорошо помню, тогда я ещё не каталась на горных лыжах. В любом случае. В три часа солнце опускается за горизонт и мир погружается в сумерки. Снег сияет и гаснет. Сосны поскрипывают. Ресницы смерзаются. Вдалеке рёв снегоходов.
Я думаю о старых бревенчатых коттеджах и о звуках во время ледостава, когда ледяной покров сковывает озёра.
О белых куропатках и о беспокойном, немного нервозном ожидании того дня, когда ляжет снег.
Я говорю однажды вечером: - Больше всего я люблю сосны, и снег, и живой огонь.
Это хорошо, отвечает он, это значит, нам с тобой есть, о чём молчать.


В ноябре я привожу всё в порядок. Я пишу список тех вещей, которые я хотела бы делать в следующем году, но решаю не ждать следующего года и начинаю немедленно.
Я стою на солнце, на сверкающей набережной, зажмурившись от тёплого, прозрачного света солнца, в этом городе, где никогда не выпадает снег, где не бывает мороза, где вот-вот опять начнутся дожди, и я жду темноты, я жду ранних сумерек и первых отчётливых звёзд, и я думаю о...
... о тех животных, которых можно встретить в лесу ...
... о том чувстве, которое появилось, когда мы впервые пересекли границу полярного круга
... о том дне, когда мы впервые оказались в Финляндии, проехав - без сна и остановок - больше тысячи километров.
Мы едва познакомились, ни один из нас не знал, к чему это всё приведет, но мы оказались в Финляндии и нам не нужно было ничего друг другу объяснять; о снеге, о ледяных дорогах, о той огромной фигуре лося, которую фары выхватили из темноты, и потом окунули туда же, и только спустя несколько километров я смогла выдохнуть и немного разжать руки на руле.

В ноябре я думаю о том, что есть места, где тебе хорошо (там есть гранит, там есть крошечные карликовые берёзы, там есть хвойные деревья, воду можно пить из любого ручья и полярные лисы сливаются со снегом). И есть места, где тебе нужно быть прямо сейчас, потому что это - задачи самореализации, потому что именно здесь ты нужен, ты можешь быть полезен, ты можешь делать что-то для других (эта маленькая страна на обочине Европы, где нет вегетарианских ресторанов, где люди слабо представляют себе, что такое йога, аюрведа и макробиотика, где пару лет назад ещё не было кофе с собой). Я думаю о том, что здесь сейчас я могу сделать больше, чем могла бы там сейчас; но я не знаю, действительно ли это так.


В ноябре я ношу кроссовки, ковбойские сапоги, уютные рождественские валенки и туфли на очень высоких каблуках, после которых в ногах остаётся острая русалочья боль. В ноябре я готовлю карельские пирожки с картошкой, с морковью, с рисом, пеку картофельные лепёшки и делаю сэндвичи с копчёным лососем, и тоска по северу перестаёт быть просто тоской, когда она переплавлена в действие, в усилие, в идею. В ноябре я устанавливаю пробную версию Lightroom и начинаю приводить в порядок фотографии; отдаю на сканирование все старые плёнки, которые показывают мне меня-2009, весь её страх, низкую самооценку, лишний вес, абсолютную неустойчивость, отчаяние и достаточно предсказуемое, посредственное и пугающее будущее. В ноябре я покупаю ту одежду, на которую не осмелилась бы раньше, и выгляжу очень хорошо. В ноябре я плаваю в холодном море, таю в горячем розмариновом воздухе сауны, как глыба льда, а ещё в ноябре я - не принимаю никаких решений.
Сначала нужно задать вопросы.
Потом искать ответы.